Варварские нашествия на Европу. Германский натиск - Люсьен Мюссе

Галлии, которой командовал Аэций (Гильдас, писавший сто лет спустя, уверяет, что призывов было три); мы же знаем в основном об одном письме британцев (от 446 г.), в котором жаловались на Вортигерна и варваров. От Аэция поступали только уклончивые ответы: до 451 г. его задерживала война с Аттилой, а в 453 г. он был убит, не успев ничего предпринять.

Несомненно, как раз примерно в этот период некоторые царьки задумали привлечь к борьбе друг с другом саксонских союзников. Беда относит к 449 г. появление в Кенте вождей Хенгиста и Хорса по просьбе Вортигерна. В этом эпизоде ощущается легендарный привкус, но дата выглядит выбранной не без оснований, как и место (водворение саксов в крепостях, контролирующих пролив, могло быть предосторожностью на случай высадки Аэция). В 455 г. эти наемники взбунтовались, с чего и началось подлинное завоевание острова. Многие подробности вызывают подозрения (вплоть до имени Вортигерна), но недавние исследования относятся к этому традиционному тезису намного бла-госклонннее, чем историки в 1930 г. Во всяком случае, археология показала, что никакой внезапной и всеобщей катастрофы не произошло; распространение англо-фризских типов керамической посуды было постепенным; первые саксонские поселения носили фракционный, почти семейный характер. Представляется, что эти силы обрели стойкую сплоченность только с некоторым опозданием, после продолжительного периода неразберихи.

Вторая половина V в. — самая туманная эпоха. Двигаясь из трех зон высадки — эстуарий Темзы и Кент; Фенские горы; эстуарий Хамбера, — саксы быстро завладели восточной третью острова. Эти первые поселенцы, кажется, обходились почти без всякой политической организации. Только с новой волной переселенцев, нахлынувших после 500 г., появляются королевские династии, которые, все без исключения, заявляют о своих божественных основателях[143].

Вопреки схеме, унаследованной от Беды, возникает вопрос: можно ли приписывать каждому народу некий единый ареал расселения? Представляется, что «королевства» VI в. были обязаны своим возникновением объединению очень разнородных элементов. Доказательством тому служат их названия: они либо почерпнуты из кельто-римской топонимии (Кент, может быть, Берниция), либо носят чисто географический характер («люди болота» или Мерсия, «люди, живущие к северу от Хамбера» или Нортумбрия, Уэссекс, Сассекс и пр.). Чтобы выявить подлинные племенные группы, необходимо спуститься на много ступеней вниз, на уровень subreguli (царьков) (например, Hcestingas, которые оставили свое название Гастингсу в Сассексе и являлись «людьми Hcesta», своего вождя; Hrodhingas в Эссексе).

Колонизация охватывала пахотные земли (новоприбывших скотоводство привлекало меньше, чем бриттов), разворачиваясь вдоль речных долин (которые бритты использовали мало). Мы не знаем ни одной даты взятия города, последние полностью утратили свое значение. Только благодаря топонимии и археологии мы распознаем этапные пункты этого марша на запад и очаги бриттского сопротивления. Хроники, позднейшие по времени составления, сообщают лишь о нескольких кровавых и памятных эпизодах, локализация которых часто затруднена.

В тех рамках, которые позволяют установить имеющиеся у нас научные средства, представляется, что это движение не было непрерывным и единообразным. Существовали саксонские аванпосты, глубоко вонзившиеся в сердце страны, например в верховьях Темзы, и уцелевшие бритт-ские островки далеко на востоке, например вблизи Кембриджа. Только достаточно поздно, примерно в середине VI в., бриттам удалось объединиться на линии обороны, тянувшейся приблизительно от Эдинбурга на севере до Портланда на юге — половина острова уже была потеряна.

Истребление местных жителей поднимает одну из самых загадочных проблем английской истории. Прежде всего имеется несколько весомых наблюдений: английский позаимствовал из языка бриттов только 15 или 16 слов, совершенно незначительных, и названия некоторых крупных рек (Темза) и городов (Лондон, Йорк, Линкольн), которые, вероятно, были известны завоевателям еще до падения Рима. Большинство городов было заброшено за ненадобностью (английская поэзия считает их eald anta geweorc, «древними постройками великанов»), практически ни одна вилла не была освоена вновь. Христианство исчезло (кроме расплывчатых очагов, выдаваемых названиями Экльс, Экльстон). Оружие, одежда, украшения, погребальная утварь[144] полностью принадлежат к германской традиции. Все ли бритты были уничтожены или изгнаны? Предания хранят память о нескольких массовых истреблениях — например, в Андери-де около Певенси, — но в порядке исключения. Очевидно, бритты бежали на запад, но там ничто не указывает на ужасающую скученность, которую бы повлекла за собой эвакуация всего населения острова. Следовательно, нужно допустить, что после более или менее долгого периода двуязычия какое-то количество романо-бриттов полностью ассимилировалось. В Кенте мы, вероятно, замечаем следы промежуточной фазы: в конце VI в. там существовал социальный класс Iaet (летов), который в германском мире обычно состоял из представителей покоренных народов, а в Кентербери в момент прибытия первых миссионеров (597 г.) еще сохранялась память о церковном характере некоторых зданий.

Если говорить в подробностях, то этой картине можно придать всевозможные нюансы. Название каждого города представляет собой особый случай: некоторые сохранились в чистом виде (Londinium = Лондон), другие были переведены (Durovernum Cantiacotum = Cantwaraburh / Кентербери), много названий смешанного характера (Venta = Винчестер), а еще большее количество городов утратило свои имена, получив некое невнятное прозвище: Deva превратилась в Честер; Venta Icenorum — в Кайстер-бай-Норвич, а сколько в Британии других Нестеров, Кастеров, Кайсторов и пр.! В отличие от Галлии ни одно название галло-римского поместья не сохранилось в названии деревень; но археологи установили, что некоторые населенные пункты уцелели (например, Уизингтон в Котсвол-дах). Саксы, очевидно, не восприняли бриттского, и тем не менее некоторое количество староанглийских антропонимов является заимствованиями или подражаниями бриттскому, начиная с имен первого английского поэта Кэдмона и великого короля Уэссекса в VII в., Кэдваллы (популярность подобных имен в династии Уэссекса наводит на мысль о смешанных браках). Наконец, если погребальная утварь является вполне германской, то некоторые разновидности фибул (женских) многим обязаны бриттскому влиянию. Следовало бы выяснить точную географию этих пережитков, подобно тому как это сделал Макс Форстер для названий рек: почти все крупные реки носят бриттские названия, средние распределены поровну между бриттским и саксонским языками, а почти все ручьи обозначаются саксонскими словами; на востоке следы бриттов ощущаются слабее всего, а на западе особенно сильны. Римские дороги сохранились, но под саксонскими названиями. В Лондоне, хотя там не сделано ни одной саксонской находки старше VII в., в значительной мере сохранилась античная планировка; и если общественные здания быстро исчезли, то потому, что использовались как источник строительного материала — стало быть, этим занималось выжившее население. Некоторые авторы (Т. С. Лесбридж) даже определяют англосаксонскую культуру как смешанную, немало позаимствовавшую у римской провинции.