Перемена мест - Лев Гурский

Я пожал плечами. Спорить тут было не о чем, хотя я не мог отделаться от тягостного чувства. Словно какая-то грозная сила, типа Фатума, вдруг вздумала заслонить меня своим богатырским плечом. Я не имел ничего против Фатума и тем более его подружки Фортуны. Но я предпочитал организовывать свою судьбу самостоятельно, надеясь не столько на везение и на вдруг, сколько на собственные силы. Птичка рассуждала чисто по-женски; мне же, как мужчине и как сыщику, не следовало быть фаталистом. Если я стану планировать счастливые случаи, то пиши пропало. Хочешь уповать во всем на промысел Божий – лучше сразу меняй профессию, пока жив. Как говорил мой бывший начальник: хороший сыскарь не станет заниматься богоискательством…

– …А теперь светская хроника, – радостно объявил с экрана комментатор. Пошли сюжеты из жизни кинозвезд, эстрадных певиц и депутатов. Какой-то шустрый старикашка с портновским метром в руках поведал корреспонденту, что-де народный избранник господин Коломиец сменил весь гардероб. То ему нравились галстуки в горошек, то разонравились. Вот и вся наша Дума такова, – хихикнул за кадром ведущий. – Сроду не знает чего хочет…

Напоследок в кадре возник квадратный подбородок Генерального прокурора господина Саблина. Выяснилось, что ни на какое вечернее заседание Думы он идти не собирается, поскольку приглашен на презентацию новой книги известного писателя Черника. А какие книги писателя Черника вы читали? – спросил Генерального невидимый корреспондент. Прокурор Саблин свирепо задвигал подбородком. Видно, что в последние дни корреспонденты его просто достали. Многое читал, – сердито ответил господин Саблин, пытаясь выскользнуть из кадра. Ну, а все-таки? – не отставал упрямый репортер. «Курочку Рябу», – злобно сказал Генеральный, и я увидел, как покраснело его лицо. – «Войну и мир», «Преступление и наказание»… Еще перечислять?

– Бедненький… – жалостливым тоном произнесла птичка.

– Это вы о ком, Жанна Сергеевна? – полюбопытствовал я.

– Да о Генеральном о нашем, – вздохнула птичка. Совсем его затрахали… Ничего, что я так выразилась? – тревожно спросила она. – Слово уж больно хорошее, народное.

– Да чего там, – усмехнулся я. – Действительно ведь затрахали.

Новости между тем кончились, пошел какой-то скучный мультик.

– Кстати, – проговорил я. – Сегодня вечером я, наверное, его увижу.

– Кого? – не поняла птичка. На экране прыгал некто плюшевый, напоминающий Винни-Пуха, и Жанна Сергеевна, должно быть, решила, будто у меня вечернее рандеву с этим нарисованным медведем.

– Господина Саблина, – терпеливо объяснил я. – Меня, понимаете, тоже пригласили на эту дурацкую презентацию книжки писателя Гоши Черника.

– Ты любишь презентации, Яшенька? – с интересом спросила птичка.

– Терпеть не могу, – признался я. – Фуршеты, пьяные хари, треп под водку. Но если сегодня я не приду…

– Черник обидится, – сообразила птичка. Я покачал головой:

– Хуже.

– Ну, тогда смертельно обидится, – высказала птичка новое предположение.

– Еще хуже, – с тяжелым вздохом проговорил я. – Насмерть загрызет.

– Он что, вервольф? – с преувеличенным испугом осведомилась Жанна Сергеевна. – У него клыки в полметра и тяжелый взгляд убийцы?

Я представил себе круглую розовую физиономию великого писателя Черника, его нос пуговкой и огромную довольную улыбку, которая, впрочем, в любой момент могла превратиться в обиженную гримасу. Тоже, кстати, огромную.

– Почти угадали, – сказал я. – И даже страшнее.

Судя по всему, презентацию уже начали, не подождав меня. Припарковав свой «мерседес» на элитной автостоянке в Каретном ряду (По приглашению, по приглашению! – сказал я подбежавшему мордовороту), я обнаружил полный автомобильный бомонд. В глазах рябило от новеньких «тойот», «шевроле», «мерседесов», «бьюиков» и прочих импортных средств передвижения. Кажется, Гоше удалось собрать сегодня в театре «Вернисаж» весьма изысканную публику. Два черных лимузина были, по-моему, с правительственными номерами, и один из правительственных шоферов профессионально-подозрительным взглядом зыркнул на меня. Расслабься, дружок, подумал я, здесь все свои. Гоша Черник все же не босяк какой и зовет на свои маленькие праздники только проверенных людей. Непроверенные, правда, любят приходить незваными. Последняя мысль возникла у меня, когда я заметил в этой компании смутно знакомый мне «фиатик». Желтенький такой, с затемненными стеклами. На ходу я не мог сообразить, в какой именно связи я его запомнил, но уж точно в какой-то не очень приятной. Память на плохое у меня гораздо лучше, чем на хорошее…

Ладно, решил я. Будем считать, что когда-то эта желтая итальянская тачка, проехав по луже, обрызгала твой бежевый плащ. И поэтому ты ее приметил. У Гоши, в конце концов, бывают разные приятели. В том числе из тех, кто имеет глупую привычку не объезжать лужи и поднимать колесами фонтаны до небес. И если Яков Семенович Штерн на своем «мерседесе» предпочитает ездить аккуратно, это вовсе не значит, будто все остальные обязаны последовать его примеру.

Я хмыкнул про себя. «Мерседес», на котором я прибыл, моим мог быть назван с большой натяжкой. Собственно говоря, сейчас этот автомобиль был вообще непонятно чьим. Час назад я уже совершил подлог, аккуратно впечатав в текст доверенности и в дубликат документов на машину совсем другой номер. Это была элементарная мера предосторожности. Я отнюдь не исключал, что «Меркурию» (а значит, и «ИВЕ») известен номер «мерседеса» Жанны Сергеевны, и было бы непростительной глупостью мне самому ездить на засвеченной машине. Если верить номеру, птичкин «мерседес» теперь принадлежал некоему господину Драгунскому В.К., журналисту-международнику, пребывающему ныне то ли в Америке, то ли в Африке. На самом деле колымага Драгунского со смятым бампером находилась там, где ей и положено быть, – в частной автомастерской «Диана-сервис». Просто хозяин «Дианы», Олег Евгеньевич Селиверстов, был настолько любезен, что позволил мне совершить легкую рокировку. От перемены мест слагаемых, как всем известно, сумма не меняется. Хотя, конечно, Олег Евгеньевич пошел мне навстречу вовсе не потому, что уважал это правило арифметики. Году примерно в 85-м господин Селиверстов – в ту пору никакой не господин, а сопливый автомеханик Олежка – попал в скверную историю. Тогда он еще работал в государственном «Автосервисе» и время от времени баловался леваком. На его беду, «жигуль», который он взялся отремонтировать без квитанции, был краденый. И не просто краденый – его владельца вместе с женой воры попросту убили, поняв, что их физиономии хозяин машины слишком хорошо запомнил. Олежке, который был ни сном, ни духом и просто вкалывал за лишний четвертной, засветило соучастие в убийстве. В момент, когда ту компанию взяли, машина еще находилась в мастерской, и блатные, не задумываясь, объявили на допросах Олежку чуть ли не главным организатором дела. Из мелкого фигуранта Селиверстов тут же вырос до главаря банды и ему замаячила вышка. Будущего хозяина «Дианы» спас аппендицит: следователь Кораблев, которого версия об Олежке-главаре вполне устроила, загремел на месяц в 1-ю Градскую больницу. Так уже практически раскрытое дело поручили довести еще молодому Яше Штерну. Яша был мальчиком дотошным, в пинкертонов еще не наигрался и, вместо того, чтобы завершить все за неделю и передавать материалы в суд, вдруг поверил несчастному автомеханику и принялся копать заново. К тому времени, как Кораблев уже пошел на поправку после операции и жрал виноград и шоколадные конфеты, купленные ему коллегами на профсоюзные деньги, Олежка Селиверстов успел из главарей превратиться сначала в простого соучастника, а затем и свидетеля. Из «Автосервиса» его, конечно, выперли, но он и так был безумно счастлив, что его по ошибке не прислонили к стенке. С тех самых времен спасенный Селиверстов проникся ко мне большим почтением и не упускал возможности помочь в любом автомобильном деле. По правилам хорошего тона я никак не должен был принимать эту помощь, а потому я честно старался не обращаться к господину Селиверстову за содействием. Но иногда все-таки но выдерживал – обращался: когда поджимало время и требовалось что-либо сделать без лишней огласки. Каждый раз при этом меня грызло раскаяние, но каждый раз я предпочитал душить прекрасные порывы, оправдывая свои поступки тем, что стараюсь-то не для себя. Оправдание было хлипкое, поскольку, став частным детективом, я старался хоть и не для себя, но для денег. Однако – как и в случае с моим верным лейтенантом Цокиным – мне удалось неплохо вымуштровать свою совесть. Я говорил совести: «Надо!», и она, скривившись, со вздохом отвечала: «Есть!»