Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

Вехтер приложил руку к глазам козырьком. Снежинки бились в лицо и покрывали верхушку небоскреба белым. Комиссар постучал каблуками друг о друга, чтобы сбить с них снег, отряхнул шарф, вошел внутрь и вызвал лифт до орлиного гнезда Баптиста.

– Можете сразу проходить, господин Баптист ждет вас, – сообщила секретарша в приемной.

Почему Баптист не заставил его подождать? Вехтер привык, что люди такого пошиба заставляют себя ждать: небольшая демонстрация власти и намек на то, что у них на тебя, собственно, вообще нет времени. Первая маленькая трещина в образе Баптиста. Вехтер обязан был найти такие трещины. И вставить туда зубило. Ханнес был прав: если им удастся расколоть панцирь молчания семьи Баптистов, то появится шанс раскрыть это дело. Отец и сын были слишком близки с убитой. Если алиби Баптиста лопнет, как мыльный пузырь, тогда они смогут развернуть расследование в полную силу и взять их с сыном в оборот. Тогда следователей не сможет сдержать даже Целлер. И Вехтер больше не будет обходиться тем, чем ему разрешают заниматься по доброй воле.

Баптист стоял у окна, заложив руки за спину, – тщательно отрепетированная поза генерального директора из прошлого века. Она говорила: «Здесь моя зона». Только кончики пальцев подрагивали, словно от нервного тика.

– Что вам нужно? – спросил он вместо приветствия. – Вы его наконец нашли?

– Откуда вы знаете, что это именно он?

Вехтер встал возле окна рядом с Баптистом. Оно занимало всю стену от пола до потолка. Они стояли в стеклянном доме на краю пропасти. Неужели небоскреб качается? Все внутренности Вехтера неуютно перевернулись в утробе. Возможно, так казалось из-за снежинок, которые кружились перед ними и бились в стекло, создавая иллюзию, что весь дом шатается. Внизу под ними проходил автобан. В снежной метели он выглядел сплошным потоком огней, который постоянно перемешивал людей в городе. Сегодня уже не станет светлее. Это будет один из тех зимних дней, когда до полудня держатся рассветные сумерки, которые вскоре все же сдаются, уступая место вечерним.

Баптист не отводил взгляда от окна. По его лицу пролетали тени снежинок, темных точек на фоне серого неба.

– В Гамбурге можно наблюдать за буксирными лодками, в Лондоне – за кораблями на Темзе. Ну а это Мюнхен.

– Что заставило вас поселиться в Мюнхене? – Вехтер подавил инстинктивное желание защитить родной город.

– Моя жена. Это был последний раз, когда я позволил себе зависеть от другого человека.

– Как здоровье вашего сына?

– А каким оно будет, по-вашему? Пожалуйста, уважайте нашу личную жизнь.

Баптист сменил гнев на милость. Еще пару дней назад невозможно было представить, чтобы он о чем-то просил, а не требовал и приказывал.

– В деле об убийстве нет ничего личного, господин Баптист. Давайте поговорим о вашем сыне. Мы до этого беседовали с директором школы Оливера…

Баптист отвернулся от окна.

– Как вам только в голову взбрело расспрашивать о нас в школе?

Он стоял так близко возле Вехтера, что комиссара окутало облако аромата «BOSS». Слишком близко.

Вехтер не допустил ошибку и не попятился.

– Почему Оливер сбегал из школы?

– Он не сбегал! – Баптист вскинул руку и жестикулировал в сантиметре от лица Вехтера. – Я сам забрал его оттуда.

Крохотные капельки слюны попали Вехтеру на лицо. Он стоял, держа руки в карманах, неподвижный, как ледяной валун. Вехтера пробовали сдвинуть с места и не такие важные птицы, как этот дурак.

Однажды он уже смотрел одному «ангелу ада»[27] в зрачки размером с булавочную головку и даже не покачнулся. Баптист по сравнению с ним был не более чем муха, бьющаяся в стекло.

– От директора школы я слышал другую версию.

– Школа вынуждена перестраховываться. Они ведь не смогли взять травлю ученика под контроль. Оливер лишь защищался. Я его вырастил и научил защищаться.

Оливер не защитился. Если Баптист и воспитывал сына в таком духе, то его методика потерпела крах. Оливер дал себя избить без сопротивления, как беззащитный ягненок. Дома. Только в школе он держал в руке нож.

– Если вы поговорили с директором школы, то зачем еще раз приехали ко мне?

Вехтер молчал, выдерживая паузу, пока Баптист сам ее не прервал:

– У него в руке был нож, и только. Они на уроке искусств вырезали паспарту, он не хотел поранить товарища. И этого ведь не произошло, не так ли?

– Его пришлось держать четверым школьникам, а учительница спряталась за кафедрой. Господин Баптист, этого слишком много, чтобы можно было просто сказать: «Ничего не случилось».

– Они бесконечно допрашивали его, как одержимого. Только потому, что мальчику ничто не нравилось. – Баптист отступил на шаг, покачал головой.

– Вы вместе с руководством школы решили замять это дело, потому что никто из вас не хотел лишней огласки в прессе. Но вдруг тем самым вы оказали медвежью услугу Оливеру? Может, ему уже тогда требовалась помощь?

Возможно, это был крик Оливера о помощи. Может, и убийства никакого не произошло бы, если бы тогда его кто-нибудь выслушал.

Баптист взглянул наружу, на вьюгу, его лицо посерело от зимнего дневного света. Небо походило на сплошное покрывало из свинца.

– Я мало знаю о нем.

– О собственном сыне?

– У вас есть дети, господин Вехтер?

– Нет.

«Больше нет. А раньше они у меня были?»

– Вы вообще имеете представление, насколько чужим может быть собственный ребенок? – Баптист повернулся к нему, его темные глаза казались бездонными пещерами. В них был страх. Впервые Вехтер ощутил к нему сочувствие – одинокий человек в стеклянном доме. – Я ничего не знаю об Оливере. Спросите его самого, что с ним случилось. Если он с вами заговорит. Вот уже много лет я живу под одной крышей с совершенно незнакомым человеком.

Тени плясали на его лице. Тысячи мелких линий. Тысячи тонких трещин.

Элли положила целлофановый пакет для улик со старомодной видеокассетой внутри на стол перед Лонером и молниеносно просканировала собеседника. Он был одним из тех мужчин, которые, отпуская усы, хотят скрыть слишком маленький подбородок.

«Сейчас посмотрим, у кого подбородок крепче», – подумала она.

Элли указала на пакет:

– Вы знаете, что это?

Лонер покачал головой.

– Запись с камеры видеонаблюдения за двадцать первое января из подземной парковки этого здания. Каждый, кто въезжает или выезжает, попадает на пленку данной камеры. Big Brother is watching you[28].