Небесный почтальон Федя Булкин - Александра Николаенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ХРЯСТЬ!
Ничего себе рокотнуло…
– Ничего себе сейчас рокотнуло, да, бабушка?
– Господи, помилуй нас…
Хрясть!
Отключил нам с бабушкой Бог электричество… за неуплату…
Хрясть!
Совсем испугалась бабушка у меня, да и во мне немножечко…
Хрясть!
Мамочки мои дорогие…
– Не бойся, Феденька, у нас же громоотво…
– Хрясть!
Шепчет бабушка страшным шепотом:
– Это, видно, Федь, коричную повалило…
Напополам ломает, как спички, с корнем вырывает Бог, когда сердится, во-о-от такие деревья! Я сам в лесу видел…
Хрясть!
Мою любимую самую… Коричну…
Хрясть!
…ю любимую яблоньку… полосатые яблочки хрусткие, сладкие, вкусные…
ХРЯСТЬ! ХРЯСТЬ! ХРЯСТЬ!!!
И вцепляюсь в бабушку, крепко-накрепко, намертво! Чтобы уж если пропадать, так уж с бабушкой. А с ней не пропадешь еще, может быть…
Хрясть!
И вот он! Ворвался… Вырвал небом бушующим форточку… Марлечку нашу с бабушкой откомарную… теперь комары-то поналетят…
А мы назад окно вместе с бабушкой, в две силы, слава богу, от Бога закрыли…
Белые ягоды полетели с неба… Дробь по крыше пошла барабанная…
– Что это, бабушка?
– Град это, Федя… Господи помилуй! Патиссоны-то я не накрыла…
Град? С куриные яйца градины… Град небесный…
– Вкусный он, бабушка?
– Кто?
– Да град!
– А?
Хрясть!
Градины-виноградины…
Разверзлись хляби небесные… Настал судный час…
Хрясть!
Что мы такого ему мы с бабушкой сделали, что все небо он обрушил на нас…
Хрясть!
– Я клубнику съел сегодня утром зеленую…
ХРЯСТЬ!
– Не помыл…
ХРЯСТЬ!
– Две съел…
ХРЯСТЬ!
– Три…
НЕЛЬЗЯ НЕМЫТУЮ ЗЕЛЕНУЮ КЛУБНИКУ, ФЕДЯ, ЕСТЬ!
ХРЯСТЬ!
– Я больше правда так не буду… честное слово…
НУ ЛАДНО…
И вдруг все тихо. Капает только отовсюду, перекатывается что-то, перехватывается, слышно, как над головой рама поскрипывает чердачная. Через нее хотел, видно, до нас с бабушкой добраться разгневанный Бог-градовержец…
Язычок огненный в лампе керосиновой прыгает… Бог отходчивый и доверчивый, прям как бабушка. Дашь ему честное слово, он и верит…
– А стекло какое холодное! Как зима…
И в саду все белым-бело… Град небесный по всем грядкам рассыпан. Сахарный. Никогда не видел еще я небесного сахара… Круглый он.
– Пойдем скорей, бабушка! Собирать…
Повезло нам с бабушкой, столько сахара бесплатно насыпалось. Будет нам теперь из чего варенье варить. Может быть, и не сердился вовсе на нас с ней Бог? Может быть, наоборот, он хотел сделать хорошее?
Ведро нужно взять – град небесный с грядок собирать.
– Что это, бабушка? Снег?
Неужели изо льда град небесный? Виноградины огромные снежные… Парник растрепанный… По всему, по всему сверкают белые градины… Воздух как зимой…
А на небе уже растаяло, сине, колодезно. До самого донышка видно. И столько же звезд в нем осталось, как до градопада было.
Собираю градины в ведро, и позвякивают стеклянно на донышке, бочком о бочок, ягоды снежные, ледяные…
– Растает он, Федя. Зря ты его собираешь.
Тает градопад…
Так и сверкает в талом золотом водяным…
Зато солнце в ведро попалось…
И умываюсь утром не простой водой – ледяной, солнечноградной…
– И клубнику всю перебило, Федя… беда… Собери хоть, что уцелела…
И тянусь с опаской, в небо оглядываясь, к бледному бочку. Ничего, честное слово вчера я давал, а теперь сегодня…
И замираю, отдернув руку. Смотрит из-под темного листа клубничного, как из-под зонтика, на меня целехонькая, с яйцо куриное, Богоградина…
* * *
Слава богу, погода наладилась.
Не люблю я только, когда лежишь, загораешь себе, а по тебе кто-то ползает. Хоть травинка…
– Посмотри, никто не ползает там по мне?
– Муравей полз, Федь.
– Смахнула?
– Смахнула.
Бабушка?!
– А вот знаешь, что только что мне подумалось?
– Что подумалось?
– А ведь я, наверно, как Бог вот этому муравью.
– Он тебя и не видел, Федь.
– В том-то и дело, бабушка… в том-то и дело…
…Да и ты тоже, бабушка, как Бог ему. Смахнула, и всё. Слава богу, что не прямо на мне убила…
И представил я, ужаснулся…
Бедный, маленький, беззащитный, он на мне заблудился…
Думал, вот лежит чего-то, переползу! И полз. По боку карабкался, как папа учил меня с санками на скользкую горку, елочкой… Ведь ему спина моя – как пустыня… Ведь ему любая капелька на мне – озеро… Ведь ему мурашки мои, как кочки на каждом шагу, ведь ему между двух моих от крылышек косточек – перевал, а сами косточки – как вершины! Ведь ему…
Ведь я ему великан… Циклоп! Потому что он от правого глаза моего левого за носовым хребтом не увидит! Только спину я почесал, а уже убийца бессмысленный! Только комара прихлопнул, а уже от чьих-то надежд – пятно мокрое, крови лужица… Почесал, пока чешется, послюнил подорожник, приложил, и все, и уже не чешется, и уже забыл, и никакого раскаянья…
Схлопнул комара на лету, обтер об себя…
Он летел и – шлеп! Ниоткуда буквально – хлоп! И все? Темнота? В июне месяце лета?!
Я преступник… злодей… убийца… не со зла, а просто так убивал, и не то что я старушку какую-нибудь процентщицу топором, как, рассказывает бабушка, было дело у Достоевского, ну а просто так, безыдейно!
Говорят в детективах, «ищи кому выгодно», чтоб преступника на чистую воду вывести, обнаружить, а я не выгадал, что убил, сам не знаю даже об этом. Никогда комары с муравьями меня не найдут, чтоб судить, не поймут они никогда, кто убийца…
И каждый убийца так человек? Даже БАБУШКА?!
И каждый так человек, даже бабушка…
Что же не сказала мне сразу ты, бабушка, что ты Бог?! Я бы лучше к тебе относился…
* * *