Я, президент и чемпион мира - Лали Морошкина

— Что? — удивился он.

— Ладно, ну, Мишка, неужели ты не смотрел, я ведь тебя предупредила, что у меня важный день, я и Миша Саакашвили заключили альянс, — бурчала я.

В который уже раз мой муж оставлял без внимания важные для меня события.

— Я смотрел футбол и совсем забыл. Лали, ты так ворчишь, будто я пропустил подписание резолюции о разрушении Берлинской стены, подумаешь, ты и какой-то придурок подписали хренов альянс!

Для меня этот альянс был важнее Берлинской стены.

Мы с Саакашвили восстановили старые отношения и теперь почти каждый вечер проводили у меня в Ведзиси. Веранда, освещенная лампионами, плетеные комфортные кресла, немного напитков и красивейший вид полностью удовлетворяли вкус Миши. У гостя была одна странность, как только он переступал порог дома, то сразу же, с разгона брал на руки и долго кружил в воздухе своего самого большого фана — мою бабушку, худую как щепка Еноховну.

— Слушай, Лалико, скажи Мише, что потом у нее повышается давление, — на русско-грузинском сленге жаловалась моя мама. — Он же как Эйфелева башня!

— Брось, Манана, меня ничего не беспокоит, — с привычным упрямством повторяла Нана. — Какой парень, дочка, а помнишь Ивана Дорофеевича, он так на него похож.

— Иван Дорофеевич был несостоявшимся четвертым мужем моей бабушки, которого Еноховна, как видно, частенько вспоминала. Его сходство с Мишей Саакашвили пробуждало в ней уснувшие чувства, поэтому она была согласна и на кружение, и на сигареты, и на красное вино, приносимые Мишей.

— Вечером приходи, Манана будет печь хачапури, и мои девочки придут, — позвонила я однажды Мише, и он, как обычно, пришел не с пустыми руками.

— Что происходит? Почему внизу столько машин? — спросил гость.

У соседа, дяди Нодара, скончался отец. Они азербайджанцы, вот к ним и приехало много родственников из Баку. Между прочим, ты, как частый гость этого микрорайона, мог бы почтить память покойного, и считай, что заполучишь симпатии всех азербайджанцев сразу, — сказала я Мише.

— Да, — взлохматил волосы Миша. — Это неплохая идея. Завтра пойду к ним на панихиду, а то и вправду с этим народом никто не работает. Кстати, я учу сейчас стихи на армянском и украинском, чтобы легче устанавливать контакты, ты ведь говорила, что я должен говорить с каждым на понятном ему языке?

— Говорила, только в переносном смысле, — хотя, возможно, и так сойдёт. А ну, обратись-ка ко мне по-русски, — сказала я и захихикала.

Одной рукой Миша ерошил волосы на голове, в другой же держал полный бокал вина и, смакуя, потягивал из него. Кто-то ему сказал, что якобы красное вино прибавляет энергию, и в последнее время он пил исключительно этот напиток.

Мишины волосы — тема отдельного разговора. Если б эти несчастные могли говорить, сколько бы раз они стонали от прикосновений неугомонного хозяина. Даже сейчас, во время релаксации, он успешно разрушал на голове свою прическу.

— Лали, в каком году мы с тобой выпивали в самолете? — спросил Миша.

— Хороший вопрос, если б кто-то нас слышал, подумал бы, что мы какие-то забулдыги. В последний раз мы летели вместе в 1997 году из Франкфурта. Кажется, ты тогда оставил в Голландии супругу с сыном, а я была в Штутгарте на повышении квалификации и домой возвращалась из Франкфурта. Помнишь, и Паата Бурчуладзе летел вместе с нами?

— Да-да, он должен был провести благотворительный концерт в Тбилиси. Хороший человек и классный оперный певец. А помнишь, как Миндия Угрехелидзе, судья Евросоюза, каждому из нас написал в самолете его жизненный прогноз? Интересно, где сейчас эти листки?

— Как же, помню, Паата еще нас пригласил на концерт, а батони Миндия предсказал нам с тобой великое будущее.

— А помнишь, что мы пили? Какую-ту бурду, которую ты приготовил по случаю моего штутгартовского семестра?

— Что было бурдой, балда, смесь коньяка и кока-колы? Это любимый напиток европейских студентов. Откуда взять денег на коньяк?!

— Ха, а помнишь, как мы с трудом нашли трап?

— Довольно, а то все остыло, так до утра будете болтать, — позвала мама.

Мои друзья были так увлечены свежими сплетнями, что не обращали на нас особого внимания. Но и Миша не убивался реверансами.

— Я что-то должен показать тебе, — сказал он и вынул из кармана помятый листок.

— Что это? — спросила я.

— Предсказание. Что?

— В наш офис пришла какая-то старушка и оставила это у моей секретарши Цацы, почитай.

На клочке бумаги неровными буквами было написано следующее: «Дорогой Миша! Я Нуну Сичинава, уже два месяца, как у меня скончался муж. Дочь и зять работают в России, чтобы прокормить детей. С Божьей помощью выживают. Вчера мне приснился покойный муж Валерий и сказал: «Михаил Саакашвили — будущий президент Грузии, пойди и скажи ему это». Вот я и решила написать это письмо. Не знаю, сынок Миша, насколько это тебе интересно, может быть, ты засмеешь меня, мол, эта старуха сошла с ума, но я просто так снов не вижу, они всегда вещие, и вот теперь дело за тобой. Ты молодой человек, и мы на тебя надеемся. Ну, а если так, семья ведь объединится, а то детки скучают по родителям. Да благословит тебя Господь, сынок!»

— Ауф, о чьем фан-клубе ты говоришь, да у тебя фан-клуб бабушенций во главе с моей, — засмеялась я.

— Не высмеивай все на свете, как знать, что происходит и почему, — сказал Миша совершенно серьезно и положил письмо обратно в карман.

Сколько раз после этого я вспоминала тетю Нуну Сичинава и думала: это было частью предварительно запланированной операции по психологическому воздействию или действительно предсказание пожилой женщины?

На следующий день Миша, как и обещал, пришел на похороны отца моего соседа дяди Нодара. Через несколько дней Нодар Мамедов стал членом «Национального движения». Эта красивая тбилисская азербайджанская семья осталась навечно верной Мише. Кавказцы ценят сострадание, особенно, во время скорби.

Взаимоотношения с супругом постепенно становились всё запутаннее. Он ушёл в себя и, по-видимому, не спешил возвращаться. У меня же наоборот всё кипело. Активность «Моей Грузии» явно вредила семье.

— Опять у тебя встреча? — многозначительно спрашивал супруг, и в этом вопросе было все: ревность, боль и банальный кавказский мужской эгоизм.

— Да, у меня опять встреча, потом два-три интервью, вечером ток-шоу и встреча в офисе «националов». Что делать, очень важные дела. Хочешь, пойдем со мной?

— Нет, между прочим, мне кажется, что ребенок тебя уже не узнает. Может быть, уделишь ему хоть какое-то внимание? — говорил явно раздраженный Мишико.

Несмотря на то, что Мишико, как представитель семьи с традициями считал, что о единственном продолжателе рода должна заботиться семья, я с рождением маленького Георгия наняла няню. Мишико пробовал сопротивляться, но, когда сам оценил положительные стороны няниных услуг, согласился со мной.