"Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты - Ханс Хенни Янн

Последний каменный каскад, образуя внизу закругленную линию, изливался в море. Сверху лежал обломок скалы, готовый к падению. Мои руки сдвинули его. Сперва с грохотом, потом - подрагивая и ускоряясь, он покатился вниз, подпрыгнул, притормозил, подпрыгнул еще раз, оторвался от земли и упал, разбрызгивая пену, в воду. Еще долго из прозрачной сине-зеленой глуби всплывали пузыри. Потом со всех сторон стали собираться, привлеченные падением камня, толстые рыбы - треска: чтобы разузнать, нельзя ли здесь чем поживиться. Среди них затесалось и несколько форелей. Рыбы пересекли колеблющийся участок воды. Потом сделали поворот и еще один, обогнув это место по широкой дуге. А потом исчезли, как исчезли и круги на воде.

Тогда я заметил по ту сторону пролива второй остров - голый, как и этот, - увенчанный стенами, башнями, куполами... Город. Туда вел мост со многими арками и мощными опорами. Я хотел посчитать пролеты; но я заранее знал число: тридцать пять! Я все же посчитал. Так и есть. Я направился к мосту. Он казался построенным из белого алебастра. Но то был светлый, богатый кварцем, сравнительно недавно добытый, еще не подвергшийся выветриванию гранит. Город - тоже почти белый, зеленовато-белый. Как вечернее небо в северных странах. По широкому мосту могли бы проехать рядом десять экипажей. Но я не увидел на нем ни единого человека, ни следа какого-нибудь транспортного средства. Я пошел по этому прямому пути. С обеих сторон - стены. А подо мной, как я знал, - своды тридцати пяти арок, опоры, похожие на корпуса гигантских кораблей, и море. Я шел путем дальнего сновидения. Я шел по гигантской дороге безмерного желания. Я шел путем моих грез, в город моих грез, я шагал целый час, прежде чем добрался туда. Улицы и площади. Вот он, город. Улицы пусты, и пусты белые дома. Почти ни звука кругом. Почти ни звука. Разве здесь нет детей, нет занятых работой взрослых? Есть, есть конечно, просто они научились тишине у квадров, у этих громадных циклопических камней. Я ничего не хотел здесь найти - и, тем не менее, нашел всё. Я ничего не хотел знать - и, тем не менее, узнал всё. Передо мной строение - без окон, как мне показалось, а стены размечены глубокими бороздами каменной кладки и треугольными прорезями. Все масштабы бесконечно увеличены. Сверху жесткие купола - как горы. А между куполами - каменные террасы, ступенчато восходящие к небу. Зеленовато-белое и серое. Сбоку в стене - маленькие ворота. За ними двор, мощенный белыми каменными плитами. Медленно и задумчиво страж храма мерил шагами обнесенное стенами пространство, которое на заднем плане темно и неопределенно заканчивалось глубокой аркой. Страж поприветствовал меня. Почтительно склонившись в поклоне. Дорогу показывать не стал, но и не помешал мне пройти.

Я почувствовал, что мои ноги стремятся вверх по ступеням, что двор за моей спиной замкнулся, а передо мной раскрылась, встречая меня теплом, полутьма круглого помещения. Сверху, через отверстие в неглубоком куполе, проникал скудный свет. Но стены этого помещения проникали в сознание, проталкивали свои квадры к самому сердцу - чтобы поспешить навстречу куполу, приковать его к земле. Сердце мое трепетало от восторга. Я трогал руками стены, которые хотели обнять меня, как возлюбленного. Я ходил по этому кругу, забыв обо всем. Место покоя, которое больше не даст тебе заблудиться в мирской суете... Из этого состояния блаженной стесненности меня вырвала только вторая дверь, расположенная напротив входа. Как часто меня порабощали незнакомые помещения! Но я и на этот раз поддался своей судьбе, поднял бронзовый затвор. Вниз вел проход, тесный и пестрый и светлый. Пестрые камни складывались в мозаичный свод. А внизу оказалось просторно и светло. Круглые колонны перекрыты каменными потолочными балками. Ниши над самым полом, в них - закутанные черные тела. Тела из черного блестящего гранита или базальта. Обнаженные тела, высеченные из черной скальной породы. Безжизненные и полные жизни, немые и все же красноречивые, неприступные, но подобные музыке. Я осмотрел одного, другого, третьего - и заплакал, как отверженный, который познал все наслаждения и потом всё потерял из-за одного греха. Может ли быть такое печальное наслаждение, какое я испытал, такое кровоточащее блаженство, такое обморочное бессилие перед совершенным? О, я прекрасно понимал, что одно из этих черных тел - Энкиду. Одно или другое. Но я его не распознал.

О, Энкиду! Почему я забыл, куда поместил твой образ? О Энкиду, почему я забыл собственное творение? Разве это не мое творение? Разве это место великого сладостно-кровавого спасения - не мое творение, разве это творение другого? Почему же тогда я не бегу от творения другого человека, от его возлюбленного? Почему столь безоглядно ему предаюсь? Ты, Энкиду, - среди этих черных тел. Только я не узнаю тебя... И я наклонился и коснулся губами стопы Одного, и спины Другого, и пупка Третьего, и руки Четвертого... Как это вышло и как сумел я дотянуться до них? Утешенный, зашагал я дальше. Я знал, что поцеловал и его, его тоже: того, кого любил, и от кого давно ушел, и чья плоть росла с тех пор без моего участия, без моего знания о ней.

В конце длинного коридора ступени опять повели наверх. Тревожной тьмой ударило мне навстречу. Границы, казалось, отодвинулись в неизмеримое. Это должна была быть святая святых храма, отображение Вечного и Бесконечного. Висячие лампы едва освещали гигантское помещение, опять-таки круглое. Я поискал глазами образ царя, Бога; но не нашел. Никакого образа не было. Был только камень, закругленный. Только купол, подобный небу, - плоский наверху, а в отдалении круглый. Купол несли на себе стены, росшие ему навстречу. За пределами этого пространства не было никакого Дальше. Так я подозревал. И все же! Кто был тот Дерзкий, Ненасытный, Всезнайка, Выскочка, Неугомонный, Никогда-не-приходящий-к-концу, Богоподобный и тем не менее всего лишь Наказанный, Мучающийся, Преодоленный в каждом его желании, которое было выполнено? Кто - тот Богохульник, что в этой части собора воздвиг орган, чтобы хоть с помощью звуков мог осуществиться прорыв? Нет никакой последней цели. Таким был я. Это творение - последнее и уже изъятое из реальности, продырявленное единственным желанием: его, его найти, Единственного из черного блестящего камня, того, кто силою собственной крови совершал над собой превращение, чтобы дрожать и смеяться, давать и обнимать. Это творение тоже мое: мое небо и мой -рассчитанный на одного постояльца - ад. О Боже, мой Боже! Это творение и есть я. А другой, кто не есть я, - Ты. Но Ты превосходишь меня и мои творения его бытием.

Я стоял в величайшем одиночестве под черным куполом. Стены заключили меня в свое кольцо, изничтожив весь мир. Только меня они не изничтожили, меня - нет. Но дверь за моей спиной вела в крипту с черными телами, среди которых пребывал Он: невеста или друг, мужчина или женщина, Энкиду или черная возлюбленная - безымянная, погребенная в саркофаге, истлевшая или живая, жаркая или холодная как лед... Я быстро и бесшумно покинул храм. Страж почтительно отдал мне честь, когда я проходил сквозь ворота.

На улицах стемнело. Дома вокруг рыночной площади опирались на мощные столбы и колонны. Между двумя колоннами притаилась ведущая вниз лесенка. В погребке можно было поесть и выпить вина. Я надеялся, что найду там себе товарищей - много где побывавших, не принимающих жизнь всерьез. Но я никого не нашел. Хозяин поздоровался, засуетился. Но я был противен самому себе. Я - безымянный, я - сумасшедший. Я - меньше чем человек; я - грешный праведник; я - бесталанный охотник на шлюх... Я вскочил и покинул погребок, даже не поблагодарив, не простившись. Только с лестницы крикнул вниз, обеспокоенному хозяину: