Эдвард Сноуден. Личное дело - Эдвард Сноуден

Я гордился тем, что завоевал уважение представителей «старой школы», но мне часто бывало неловко за многих членов моей команды, которые снисходительно жалели и даже потешались над этими блестящими и преданными делу людьми. Эти мужчины и женщины за небольшую плату и очень небольшую славу отдали агентству свои лучшие годы – часто в негостеприимных и даже откровенно опасных местах за пределами страны, – а итогом этой жизни стала работа отвечать на телефонные звонки в пустом и гулком холле.

После нескольких недель знакомства с системами в дневную смену я перешел на ночную работу – с шести часов вечера до шести утра, когда комнату поддержки заполняли украдкой дремавшие работники из бригады сокращенной численности, а вся остальная часть здания выглядела как вымершая.

По ночам, примерно между 22:00 и 4:00 утра, в здании ЦРУ пусто и безжизненно, в просторном, посещаемом видениями комплексе витает постапокалиптический дух. Все эскалаторы выключены, и мне приходилось ходить по ним, как по обычным лестницам. Половина лифтов еще работает, и их треньканье, едва различимое днем в рабочей суете, теперь звучит как тревожный сигнал. Бывшие директора ЦРУ взирают со своих портретов, а геральдические орланы выглядят не как изваяния, но как настоящие хищные птицы, терпеливо подстерегающие добычу. Как красно-бело-синие привидения, вздымаются волнами государственные флаги. Агентство только что ввело новую экологичную энергосберегающую политику и установило сенсорное верхнее освещение: коридоры перед тобой окутаны тьмой, но при твоем приближении свет зажигается, так что кажется, что за тобой следят, а звук твоих шагов отдается бесконечным эхом.

По двенадцать часов три ночи подряд с двумя выходными я сидел в безопасном офисе позади отдела техподдержки, среди двадцати письменных столов с двумя или тремя терминалами на каждом. Терминалы были закреплены за сисадминами, которые обеспечивали работу глобальной сети ЦРУ. Независимо от того, насколько заманчиво это звучит, сама работа была относительно банальной и вкратце может быть описана как «ожидание возможной катастрофы». Если возникала проблема, решить ее было не очень трудно. В момент сбоя я пытался войти в систему, чтобы удаленно устранить неисправность. Если не получалось, тогда я должен был физически сойти в Центр обработки и хранения данных, спрятанный этажом ниже, под моим отделом в Новом здании штаб-квартиры, – или пройти по жутковатому, длиной в целую милю туннелю в Центр обработки и хранения данных Старого здания – и там возиться с оборудованием.

Моим партнером в этом деле – единственным кроме меня сотрудником, отвечающим за ночную работу всей архитектуры серверов ЦРУ – был тип, которого я буду звать Фрэнк. Он у нас держался особняком и был во многих смыслах неординарной личностью. Мало того что он обладал политической сознательностью (либертарианец высшей пробы!), он имел неугасимый интерес ко многим вещам помимо собственно техники (читал винтажные детективные повести, полные загадок и тайн, и триллеры в бумажных обложках). Ему было пятьдесят с хвостиком: все на свете повидавший бывший военный моряк, радист, которому удалось-таки вырваться из тесных рядов кол-центра благодаря тому, что он тоже подписался на контрактную работу.

Должен сказать, что, когда я впервые встретил Фрэнка, я подумал: «Подумать только, что вся моя жизнь будет как те ночи в CASL!» Потому что, говоря начистоту, Фрэнк вряд ли вообще что-нибудь делал. По крайней мере, ему нравилось производить подобное впечатление. Он обожал рассказывать мне, как и всем остальным, что ничего не понимает в компьютерах и в самом деле не знает, с какой стати его поставили на такую важную работу в нашей команде. Он часто заявлял, что «контрактная система – это третье по счету самое большое надувательство в Вашингтоне», после подоходного налога и конгресса. Еще он рассказывал, что, когда его предложили перевести в команду обслуживания серверов, он ответил боссу, что «небесполезен, но не более того», но, несмотря на это заявление, его все равно перевели. По его же собственным оценкам, все, что он за минувшее десятилетие делал на работе, – сидел и читал книги, а иногда раскладывал пасьянс с настоящей колодой карт, а не на компьютере, естественно. Он вспоминал бывшую жену («Мог бы удержать, но не сумел!»), а о подружке рассказывал: «Взяла мое авто, но оно того стоило». Иногда он просто бродил всю ночь или перезагружал сайт новостей Drudge Report.

Когда звонил телефон, сигнализируя, что что-то сломалось, а ударить кулаком не помогало, он просто докладывал о неполадке дневной смене. В принципе, его философия, если это можно так назвать, сводилась к простой истине, что ночная смена рано или поздно кончится, а дневная смена разбирается в вопросе гораздо лучше. Дневная смена, однако же, устала каждое утро сменять Фрэнка, положившего ноги на стол перед цифровым эквивалентом полного бардака, и был нанят я.

По какой-то неведомой причине агентство решило, что предпочтительнее ввести в дело меня, чем отправить старика на все четыре стороны. Через две недели совместной работы я заподозрил, что его должность была результатом каких-то личных связей или чьим-то покровительством. Дабы проверить свою гипотезу, я вывел Фрэнка на откровенность и спросил, с кем из директоров ЦРУ или другими шишками в погонах он служил на флоте. Но мой вопрос спровоцировал тираду, что, как ни крути, а в агентстве ни один флотский ветеран, занявший высокое положение, не был из числа рядового и сержантского состава, все – только бывшие офицеры, что так много объясняет в плане печального положения вещей. Лекция продолжалась и продолжалась, пока внезапно паническое выражение не появилось на его лице. Он подскочил и сказал: «Я должен поменять ленту!»

Я так и не понял, что он имел в виду. Но Фрэнк уже шел к серой двери в глубине нашего «склепа», открывавшейся на грязную лестницу, которая имела вход прямо к Центру обработки и хранения данных – гудящему, холодному и темному, как сама ночь, помещению, над которым, мы, собственно, и сидели.

Прогулка вниз, в «склеп» сервера – особенно в ЦРУ, – может дезориентировать. Вы спускаетесь в темноту с мигающими, словно рождественская нечисть, зелеными и красными светодиодами, шумно вибрирующую из-за работающих вентиляторов, которые охлаждают драгоценное оборудование, чтобы оно не расплавилось от высоких температур. Заходя сюда, всегда чувствуешь легкий дурман в голове, даже когда рядом нет старого маньяка, который ругается как матрос, пока бежит к серверной.

Фрэнк остановился в облезлом закутке, где стояло отремонтированное оборудование, помеченное как принадлежащее Оперативному управлению. Занимая почти всю поверхность жалкого, шаткого стола, стоял компьютер. При ближайшем рассмотрении это было что-то не то начала 90-х, не то конца 80-х, даже старше того, что я видел в лаборатории Береговой охраны у отца, – компьютер такой старинный, что его и компьютером не назовешь. Правильнее было сказать «машина», на ленточном носителе, которую я не узнал, но все же уверен, что ей бы очень обрадовались в музеях Смитсоновского института.

Рядом с машиной был массивный сейф, открытый Фрэнком.

Он возился с лентой, которая была в машине, а потом вынул ее и положил в сейф. Потом он достал оттуда же другую, столь же древнюю, ленту и заправил ее вместо первой, продев одним движением. Затем аккуратно ударил несколько раз по клавишам клавиатуры – down, down, down, tab, tab, tab. Увидеть результат своих ударов по клавишам он не мог, поскольку монитор у машины не работал, но он нажал «Ввод» очень уверенно.