Бесконечная утопия - Стивен Бакстер

Тем не менее они сразу же вспотели.

А Хаккет шлепнул себя по шее.

– Попался, скотина! Знаете, дальше на север можно увидеть – и бежать без оглядки – всякого рода экзотических зверей. Гигантские верблюды, лошади размером с крупную собаку, пещерные медведи, львы – твари, от знакомства с которыми современных американцев, несомненно, избавила завеса вымирания. Но здесь только москиты, которые, кажется, вездесущи. О, и еще аллигаторы, не подходите к воде. – Он показал на запад. – А вот и наши пассажиры.

Луи увидел старую армейскую палатку, потрепанную, вместительную. Тяжелое полотно поддерживалось веревками и крюками, воткнутыми в сырую почву. Перед открытым клапаном дымился небольшой костерок, а на коньке палатки сушились выстиранные штаны, рубашки и посеревшее нижнее белье.

В тени импровизированного крыльца под москитной сеткой сидели двое мужчин. Оба черные. Когда англичане приблизились, один из них встал, откинув сетку, и встретил их с самодельной дубинкой в руках. Второй мужчина, явно старше, остался сидеть на куче одеял.

Хаккет развел руки в стороны.

– Саймон, это всего лишь я. Освальд Хаккет, к вашим услугам. Кто еще это может быть? А эти двое отличных парней пришли помочь вам с путешествием на Север, начиная с сегодняшней ночи.

Молодой мужчина опустил дубинку и улыбнулся.

– Мистер Хаккет. Рад снова видеть вас.

Луи удивил его акцент: правильное, даже утонченное произношение, по крайней мере с учетом ограниченного знания Луи американских интонаций. Но с этим человеком, Саймоном, явно плохо обходились: на одной щеке у него был уродливый, плохо зашитый шрам, а глаз с другой стороны опух и не открывался.

Все это время старший мужчина – в его волосах и косматой бороде проглядывала седина – почти не шевелился.

После знакомства оказалось, что Саймон приходится пожилому мужчине внуком.

Хаккет наклонился к старику, сняв шляпу.

– А вы, Авель, помните меня? Я перенес вас из Нового Орлеана.

– Из того борделя, – сказал Авель. – Хо-хо! Надо было оставить меня там, и девочки меня прикончили бы.

– Потом я вернулся с Саймоном… Помните?

– Конечно, помню, масса Хаккет.

– Пожалуйста, не называйте меня масса.

– Да, масса.

– Идите, – сказал Саймон. – Посидите с нами в тени. У нас есть рутбир, и я могу сварить кофе…

Они представляли собой странное зрелище в тени допотопной палатки, думал Луи, три англичанина и два беглых раба, пьющие рутбир и жующие галеты, – всего пять человек в этом мире против часовой стрелки, за исключением пещерных медведей и лошадей размером с собаку (в которых он не до конца верил), да еще других вальсеров, которые могли шастать туда-сюда по своим делам.

Хаккет быстро заверил мужчин, что план, который он придумал для их побега, все еще в силе.

– Мы плывем на «Богине» до Мемфиса, затем делаем пересадку. В Каире снова пересаживаемся и плывем на пароходе вверх по Огайо до Эвансвилла, Луисвилла, Портсмута. Потом по земле до Питтсбурга…

Саймон улыбнулся.

– И через линию Мэйсона – Диксона в свободные штаты.

– Доставим в целости и сохранности, – сказал Хаккет.

– Если все пройдет хорошо.

– Многое может пойти не так, – признал Хаккет. – Не стану скрывать. На пароходе вы будете ютиться около котла, будет жарковато, и вас будет болтать в темноте. И, наверное, вы знаете, что сейчас охотники на рабов нашли способ выкуривать трюмы таких пароходов, чтобы удостовериться, что там нет безбилетных пассажиров. У нас есть приспособления против этой угрозы – капюшоны из промасленной ткани и мокрые полотенца, чтобы закрывать рты. Но плыть на пароходе все равно лучше, чем идти всю дорогу до свободных штатов по этому миру против часовой стрелки, что является единственной альтернативой. И мы трое будем с вами все время, мы всегда сможем увальсировать вас от неприятностей, где бы ни находились.

– Я могу работать в открытую, если хотите, – сказал Саймон. – Прикинуться вашим слугой. Могу притвориться невежественным беднягой, как дедушка. Закатывать глаза и взывать к милосердию Иисуса.

– Не сомневаюсь, что можете, и более чем убедительно. Но вы беглые рабы, Саймон. И все знают, как работает «Подземная железная дорога». Вас будут искать повсюду вверх по реке. Учитывая закон о беглых рабах, охотники имеют право пересекать саму линию, и закон запрещает чинить препятствия их грязной работе даже на территориях свободных штатов. Мне говорили, что они работают даже в таких городах, как Бостон и Филадельфия.

– Правда, это правда, – пробормотал старик. – Вот почему я еду в Канаду. Святая Земля королевы Виктории. Следуй за Большим ковшом к Северной звезде.

– Это так, – кивнул Хаккет и посмотрел на Луи. – Большой ковш – это Большая Медведица, которая указывает на Полярную звезду.

– Я пожму лапу британскому льву, ага.

– Да. Но пока мы не будем уверены в успехе, держитесь подальше от чужих глаз насколько возможно.

Между тем все эти планы, подумалось Луи, заставляли Саймона нервничать. На что он имел полное право. На его месте Луи и сам нервничал бы.

– Прошу меня извинить, Саймон, – заговорил Бердон. – Вы не совсем такой…

– Как вы ожидали? – Саймон непринужденно улыбнулся, показав выбитые зубы. – Моя история несколько необычна. Вам судить, стали из-за этого последующие испытания для меня только хуже… – Он отпил кофе. – В детстве я был умным и хорошеньким мальчиком. Я не хвастаюсь, считайте это справедливым описанием товара. Со мной подружился младший сын хозяина дома. Это была хлопковая плантация в дебрях Луизианы с сотней или около того рабов. Видите ли, во время оживленной игры у детей даже такие категории, как раб и хозяин, становятся размытыми. Мне было четыре года.

Когда Александр – молодой хозяин – начал учиться, он был мятущейся душой, и его отец, заметив, что я сообразителен и рядом со мной сын становится спокойнее, взял меня в дом в качестве компаньона. Я уже тогда подражал речи хозяев, и, вероятно, они сказали бы, что «подражал» подходящее слово. Но они хорошо меня одевали, поощряли правильно говорить и следить за манерами, и я стал для Александра товарищем по учебе, конечно, только дома и никогда за его пределами или в школе. И, естественно, в процессе я и сам многому научился. Я был умнее Александра, но незначительно. Конечно, мне хватало ума не слишком затмевать его в нашей совместной работе, а позволять ему думать, что он может меня превзойти, и частенько он действительно превосходил. Я был счастливым ребенком, сэры, не осознававшим своей ужасной доли. Стыдно сказать, но я даже не возмутился, когда хозяин продал мою мать и младших братьев и сестер, хотя позже я пришел в ярость, узнав от других рабов, что случилось это потому, что мать отказала хозяину в его похотливых намерениях.

Так продолжалось, пока я рос. Когда Александру исполнилось двенадцать или около того, он стал все больше времени проводить с детьми своего круга, в частности с юными леди, но я все еще был полезен как домашний компаньон. И мне стали поручать работу по дому, не только прислуживать, убираться и тому подобное. После шестнадцати мне доверяли некоторые рутинные расчеты по плантации. Хозяину нравилось заставлять меня прислуживать за столом его более утонченным друзьям. «Тощий раб с манерами и речью английского лорда», как он любил прихвастнуть, пусть и неточно.