13 лет назад мне будет 13 - Анастасия Суховерхова

class="p1">Настала Пасха, бабушка стояла возле окна вагона и ждала, когда поезд отъедет. Мы долго друг на друга смотрели, и в какой-то момент, у меня почти остановилось дыхание, я слышала только стук сердца и сильнейшую боль в нём, когда в вагон зашёл полицейский. Он шёл в мою сторону, и я считала, что он идёт за мной, чтобы снять с поезда. Подумала, что врачи психиатры, которые постоянно названивали и угрожали, что придут с полицией, всё же прибегли к действиям и выследили меня. Он приближался и приближался, а моё сердце сжималось и сжималось, но я не должна была подавать вида. Я сделалась каменной, на мне не было лица. Я стала молиться и спрашивать у Бога: «Неужели сегодня, в самое светлое воскресенье, когда Ты спустился к нам на Землю, позволишь мне погибнуть?» И в какой-то самый страшный для меня момент, когда была уже готова к тому, что меня сейчас опять скрутят, полицейский свернул в плацкартную ячейку передо мной и подсел к одному гражданину, спросил у него документ и долго выписывал ему какой-то штраф за нарушение порядка на вокзале. Я всё думала и думала, ну уходи ты уже быстрее, мне так больно сердце, оно у меня чуть не остановилось, а я смотрела то в окно на бабушку, то на них. Полицейский ушёл, я смотрела на часы поезда и ждала, когда же уже он тронется, мысленно сталкивая его с места. Поезд поехал, бабушка шла за ним и в слезах махала мне рукой, я расплакалась тоже, чуть ли, не бившись головой об стекло, которое нас разделяло. Я понимала, что обратной дороги нет, и сможем ли мы с ней когда-нибудь ещё увидеться… Нормальные люди в этот день стукались яйцами, ели куличи, проводили время в кругу семьи, а я в спешке покидала город…

Спокойствие я получила только тогда, когда оказалась на платформе Ярославского вокзала.

В Москве я пыталась перевестись в педагогический колледж, но меня не приняли, потому что начиналась сессия, а программа отличалась.

17

Летом мы все вместе поехали в Баку на родину Валеры, там у него осталась пожилая мать, мама моя настояла на том, чтобы Валера забрал её к себе. Вообще Валера по происхождению был на половину русским по отцу, на половину татарином по матери. По правилам веру принимали отцовскую, а так как отец Валеры не занимался его воспитанием, был мусульманином, хотя к нашей православной вере относился положительно, отмечал с нами Пасху, мог зайти в храм. Поездке этой я была рада, должна была впервые в жизни лететь на самолёте, хотела увидеть Каспийское море, искупаться в нём, знала, что мои враги точно не поедут за мной в Азербайджан, могла почувствовать хоть какое-то облегчение, забыться и уехать как можно дальше…

Мы приехали достаточно в бедный район Двадцатый участок на улицу Кашина, где не было до сих пор проведённой воды, некоторые сами себе её проводили, но у Валериной мамы Шариф-Ямал, а по-простому тётя Шура, её не было. Вообще, когда мы переступили порог дома, в котором она жила я ужаснулась ещё больше, чем от Валериной квартиры. Вещей и накоплений там было столько, что на кровать свою тётя Шура забиралась как гимнастка через всё, что ей преграждало, готовить пищу было негде, спать тоже, не было туалета, даже баркески7, раковины и умывальника тоже не было, зато стояла старая керосиновая лампа. Первую ночь мама и Валера перекантовали с горем пополам в доме, а мне места из-за громадного количества вещей под самый потолок в нём не нашлось, я спала на улице под абрикосовым деревом на старой советской раскладушке, которую Валера для меня с трудом отрыл. Я планировала отдохнуть в южной стране, а вместо этого занималась уже привычным и знакомым делом, разбором хлама. Среди него нашли ещё одну раскладушку, чтобы моя мама смогла спать вместе со мной на улице, в доме её поставить было просто некуда, ещё в нём жили крысы, и я на каждом шагу натыкалась на их какашки. Ночью маме стало плохо и ей пришлось вызывать скорую из-за сильно высокого давления. Конечно, с её состоянием здоровья в таких условиях находиться было просто тяжело, некуда было даже присесть, воздух был спёртый, потому что в доме много лет не проветривалось. Наутро Валера купил ей билет и отправил обратно в Москву. Бедная моя мама, так хотела ножки в море помочить, которое, как и я, никогда не видела. А я осталась с Валерой ему помогать с матерью, продолжая спать под абрикосовым деревом. Ночи у меня были «прекрасные», в это время вся живность просыпалась, кошки охотились на крыс, которые шастали вокруг меня, комарьё ужинало мной. От их обжорства на моём лице не было живого места. Как-то к нам наведался местный азер и сказал, что этот дом принадлежит ему. Я вообще не понимала о чём они с Валерой гутарят по-азербайджански, тётя Шура сидела мне и переводила, так как тот русского языка не знал. И давай мы с Валерой ходить по юристам с купчей8 и выяснять. Ходя по городу, как всегда пешком, мы однажды пришли в Старый город, где снимался фильм «Бриллиантовая рука», увидела Девичью башню, которая была на реставрации, побывала внутри её, было очень интересно и познавательно, особенно стоять в том проходе из кинофильма, в котором когда-то бегали знаменитые актёры.

Лишь однажды я его упросила хоть разочек свозить меня на море, чтобы хоть глазочком увидеть его, Валере было не до этого, он тратил много нервов с решением вопроса о доме, постоянно орал и срывался на мне. Приехали мы в какую-то глухую местность, на дикий пляж с табличкой «купаться запрещено», я об этом сказала Валере, а тот как всегда наехал на меня, что он уже не помнит дорогу до моря за столько лет, и не будет тратить деньги на автобус. Сказал, чтобы я по-быстрому искупалась там. Меня смутили, стоявшие неподалёку нефтяные вышки, но я всё равно зашла в воду и стала плавать. Потому что никогда ранее живыми глазами не видела настоящего моря и очень сильно хотела искупаться в нём. Когда я вышла из воды и обсохла, заметила на себе липкие жёлтые пятна, которые не оттирались, я ему ещё об этом сказала: «Нефтяные разводы – это что ли на мне? И как мне теперь от них отмываться? Дома нет ванной, нет воды вовсе!»