Леопард на солнце - Лаура Рестрепо

– И что же, достигают мертвецы вечного упокоения, при такой-то жаре?

– Нет. Они вертятся в гробах, терзаемые своими грехами, поджариваются в собственном соку, и разбухают, пока не лопнут.

Соседи слышат женщин Барраган издалека, раньше, чем видят их, и пугаются: не из загробного ли мира доносятся эти женские стоны, звучащие тоньше самых мелких колоколов? Нет. Это человеческие голоса, они уже близко, уже можно разобрать слова:

– Бедный наш Нарсисо, увы твоей красоте, погублена ока!

– Черные твои глаза, земля их поглотит!

– Ай, глаза твои прекрасные, Нарсисо Барраган, не видать нам их больше на земле, не посмотрят они на нас!

– Убит наш Нарсисо, Лирик! Врагами он убит! Не пощадили твоего тела и саму душу растерзали!

Только Северина кричит низким, хриплым голосом, придушенным злобой. Про себя она бормочет боевой девиз, языческую литанию, что не просит ни прощения, ни пощады, ни вечного упокоения:

– Кровь моего сына пролита днесь. За кровь моего сына врага настигнет месть.

– А на могиле Нарсисо написали они эпитафию?

– Да. Странная эпитафия, не похожая на остальные, но ее сам Нандо продиктовал. Вот что там было сказано – да и теперь, поди, можно прочесть, если только не стерли жара и время:

Нарсисо Барраган, Лирик. Здесь он покоится убиенный, хотя никого не убивал.

* * *

Адвокат Мендес едет с закрытыми глазами в наемной машине по улицам Города. За рулем Тин Пуйуа, помощник и правая рука мани Монсальве. Именно от последнего исходит приказ держать глаза закрытыми, чтобы не знать, куда везут.

– Садитесь назад, развалитесь на сиденье, крепко закройте глаза и притворитесь, что спите, – велел ему Тин. – Мани не хочет, чтобы вы знали, куда я вас повезу, да и вам лучше этого не знать, так что, пожалуйста, следуйте указаниям.

Адвокат Мендес пытается и впрямь поспать в дороге, но не может. Это ему досадно, потому что так долго держать веки насильно опущенными нелегко. Они начинают дрожать, глаза грозят открыться. Кроме того, его мутит. Темные стекла машины подняты, ему жарко и трудно дышать, но он предпочитает не открывать их. Хуже было бы ехать с открытыми окнами с риском, что его увидят люди Нандо Баррагана.

Здоровый румянец на щеках адвоката и присущий ему свежий вид утрачены, пульс неровен. Он сел в эту машину не по доброй воле, его взял в плен Тин Пуйуа, подступивший к нему, когда адвокат выходил из своей конторы в центре Города: Тин сказал, что Мани Монсальве хочет его видеть и приказал доставить его. Тин обращался с ним вежливо, но повелительно. Поначалу адвокат Мендес попытался отказаться, ссылаясь на то, что в данный момент у него нет времени ехать в Порт для встречи с Мани.

– Мани не в Порту, – отвечал Тин. – Он здесь, в Городе. Он приехал специально, чтобы с вами повидаться, и уедет сразу по окончании встречи.

Адвокат сел в машину, не задавая дальнейших вопросов: он хорошо знал семью Монсальве и понимал, когда им не следует говорить «нет». Помимо того, он чувствовал, что дело действительно чрезвычайное – иначе Мани не явился бы в Город спустя две недели после убийства Нарсисо Баррагана, рискуя попасть прямо под гнев Нандо.

В настоящее время Мендес едет на заднем сиденье, а его тошнота усиливается с каждым поворотом машины, – Тин петляет по городу, стремясь удостовериться, что их не преследуют. Парень внезапно тормозит, резко крутит руль, и в этот момент адвокат успевает сообразить, что они едут по проспекту против движения, уворачиваясь от транспорта. Решив было встать и приоткрыть глаза, Мендес замечает, по наклейке на стекле, что машина взята напрокат. Это его слегка успокаивает: по крайней мере, меньше вероятность, что их настигнут Барраганы, которые рвутся в дом Монсальве, как смертельно голодные псы.

После получаса петлянья по улицам, Тин останавливает автомобиль и велит адвокату выходить. «Но не открывайте глаза, пока я вам не скажу», – предупреждает он его.

Адвокат Мендес идет, незрячий, со склоненной головой, ведомый за руку Тином Пуйуа. Он проходит по коридору, пахнет чистотой и новизной отделки. Быстрый бесшумный лифт поднимает его на несколько этажей, он чувствует, как чьи-то руки ощупывают его с головы до ног, слышит, что кто-то открывает дверь, и тогда он оказывается в помещении, устланном коврами, ощущает искусственный холодок кондиционированного воздуха, садится в удобное кресло и, наконец, получает приказ открыть глаза. Адвокат повинуется, но он так долго и усердно держал их зажмуренными, что видит только световые точки на черном фоне.

Мало-помалу зрение возвращается к нему и он различает сидящего напротив, в таком же кресле, Мани Мосальве, только что из ванной, с падающими с волос каплями, завернутого в банный халат. В распахе халата виднеется рукоять револьвера – он держит его под мышкой, на голом теле. В руке у него бутылка холодной «Кола Роман», он предлагает адвокату другую. Голос Мани звучит не как обычно: более тускло. Немногие слова, которые он произносит, падают ударами молота. Адвокат соглашается выпить газировки и осматривается вокруг, пока Мани встает за бутылкой. «Мы в номере перворазрядного отеля, и нас оставили здесь наедине», – мысленно говорит он себе, стараясь освоиться.

В других ситуациях общение Мендеса и Мани бывало легким. Дружеским, лишенным напряжения и выжидательного молчания. Сегодня все иначе. Мани не спешит продолжить беседу, и адвокат Мендес молчит. Он предпочитает выждать. Секунды капают одна за одной, тяжкие и медлительные, цепляясь за стрелки часов.

Погрузившись в кресло, Мани нарочито растягивает молчание, пока оно не становится невыносимым, он не выказывает и тени желания сломать лед, словно испытывая выдержку адвоката. Тот понимает все это и старается не утратить спокойствия: глубоко дышит и пьет маленькими глотками. Мани тоже пьет «Кола Роман». Наконец адвокат заговаривает первым.

– Скажи мне, в чем дело, – говорит он. – Ты велел доставить меня сюда.

– Дело в Алине Жерико, – отвечает Мани, и у адвоката екает сердце – его подозрение подтверждается. «Да, дело щекотливое, – думает он. – Одно неосторожное слово, и ты покойник».

– Алина Жерико в порядке, – отваживается он сказать, заставляя свой голос звучать почти естественно.

– Может, она и в порядке, но она не со мной. Она покинула мой дом в день смерти Нарсисо Баррагана. И вместе с моим еще не рожденным ребенком. Она сняла квартиру и переехала в нее. Известно ли вам, доктор, кто помог ей снять эту квартиру?

– Да, мне это известно, да и тебе тоже, ты ведь приказал своим людям не спускать с нее глаз день и ночь. Я помог ей найти квартиру. И еще купить мебель, и шторы, и все, что нужно на кухне… Я сделал это, потому что она просила меня об этой любезности. Потому что она мне сказала, что ее желание – жить подальше от тебя, чтобы защитить своего ребенка.

– Неделю назад Алина дала обед в снятой квартире. Известно ли вам, доктор, кто на нем присутствовал?