Фальшивая Венера - Майкл Грубер

На стенах громадной гостиной — неплохое собрание современного искусства, в том числе одна работа Уилмота-младшего, портрет Лотты и Мило, мой подарок на пятую годовщину нашей семейной жизни; дорогая, удобная мебель, в углу затаился огромный черный рояль, сияющий, ужасный. Кухня по последнему писку моды, гранитные столешницы, двухдверный холодильник с закрепленными на магнитиках фотографиями моих детей, плита «Вулкан» и потрепанная поваренная книга Лотты на подставке на кухонном столе.

И тогда я подумал: «Наверное, все дело в сальвинорине, в его странном действии, вроде Веласкеса». Но нет, сейчас все было совсем по-другому, потому что тогда я был Веласкесом, чувствовал себя совершенно естественно, а сейчас я был самим собой, но только сходил с ума от ужаса.

Но я должен был увидеть все, поэтому я положился на свой нос и последовал за запахом скипидара к одной двери, и когда я ее открыл, за ней оказалась студия, залитая естественным светом, проникающим сквозь стеклянную крышу, просторная, с большим дубовым мольбертом посредине с последней якобы моей работой на нем. Похоже, я теперь писал групповые портреты: полотно большое, где-то четыре на шесть футов. На нем были изображены четверо, трое женщин и один мужчина, на кушетке, обтянутой розовым бархатом, все наклонились в одну сторону, конечности переплетены, словно все споткнулись и повалились на кушетку ворохом прекрасно написанных сияющих розовых рук и ног, гладкая поверхность в барбизонском стиле, невидимые мазки, ничуть не уступающие Бугеро. Лица легко узнаваемые: Сюзанна, Лотта и моя мать, все в расцвете молодости, а мужчина — мой отец. Это оказалось омерзительнее, чем семейные фотографии. Я выбежал из студии, не оглядываясь назад.

На лифте вниз, и это действительно был один из навороченных жилых домов, переоборудованных из промышленных зданий, потому что внизу был настоящий холл, а не тесный темный подъезд обычных домов: растения в горшках, мягкий свет и стол с консьержем. Консьерж радостно приветствовал меня:

— Добрый день, мистер Уилмот. Кажется, погода сегодня будет отличная.

Это был смуглый коротышка в серой форме с надписью «Ахмед» на хромированной булавке. Подойдя к нему, я спросил:

— Вы меня знаете?

Наверное, мои голос и лицо как-то изменились, потому что профессиональная улыбка консьержа дрогнула и он ответил:

— Разумеется, я вас знаю. Вы живете на последнем этаже, справа, мистер Уилмот.

— И давно я здесь живу?

— Не могу сказать, сэр. Я здесь работаю шесть лет, но когда я пришел, вы уже здесь жили. Что-нибудь случилось, сэр?

Оставив этот пустой вопрос без ответа, я выскочил на улицу. Вскоре я уже бежал по Бродвею и остановился только тогда, когда очутился перед тем домом, где была моя студия. Дверь на улицу была распахнута настежь, что показалось мне необычным, однако так время от времени поступают те, кто ожидает доставки. Я взбежал вверх по лестнице и застыл перед дверью своей студии.

Только это была другая дверь. Моя дверь сохранила первозданную матово-серую краску, покрытую целой вселенной царапин и пятен, которую я знаю как свои пять пальцев, а дверь, на которую я сейчас таращился, была новой, выкрашенной в небесно-голубой цвет, и на ней была бронзовая рамка для карточки с вставленной гравированной табличкой, на которой значилась незнакомая фамилия. Мне потребовалось какое-то время, чтобы вставить ключ в замочную скважину, так у меня тряслись руки, но ключ в любом случае все равно не поворачивался. Я колотил в дверь до тех пор, пока не содрал кожу с костяшек пальцев, но мне никто не ответил.

Тогда я спустился вниз к Боско, уже не бегом, а медленно, как будто опасаясь, что, если я буду спешить, весь мир вокруг рассыпется. Дверь в квартиру Боско была выкрашена сверкающей красной краской. Боско все еще лежал в больнице, но я знал, что Конни перебралась сюда, чтобы быть ближе к нему, пока он будет выздоравливать. Я постучал. Дверь открылась, и на пороге стоял высокий негр атлетического сложения и вопросительно смотрел на меня.

— Где Конни? — спросил я.

— Кто? — удивился негр.

— Конни Боско. Это квартира ее мужа.

— Извините, должно быть, тут какая-то ошибка. Это моя квартира.

— Нет, Боско живет здесь уже больше двадцати лет, — настаивал я.

— Нет, наверное, вы ошиблись адресом. Это дом сорок девять по Уокер-стрит.

— Да знаю я, что это дом сорок девять по Уокер-стрит, черт побери! Я сам живу выше, на пятом. Я живу здесь уже несколько лет. Что здесь происходит, черт побери?

Тут у негра напряглось лицо, и он начал закрывать дверь. Он сказал:

— Приятель, вам нужно немного отдохнуть. На пятом этаже живет Патти Константин, и я сомневаюсь, что вы живете с ней и ее дочкой Ивонной. Вас я не знаю, но вы определенно не живете в этом доме, черт побери.

С этими словами негр захлопнул дверь у меня перед носом. Я принялся колотить в нее кулаками и кричать: «Я Чарлз Уилмот!» — до тех пор, пока у меня не заболело горло, и я услышал, как негр грозится вызвать полицию, если я не уйду.

И я ушел. Когда я спустился на улицу, я плакал, всхлипывал, словно потерявшийся ребенок. Я повторял: «О, пусть все вернется обратно! Пусть все немедленно вернется обратно! Пусть все вернется обратно!» Однако вокруг по-прежнему был все тот же безжалостный Нью-Йорк двадцать первого века, но только сам я оказался выжат из него, словно косточка из лимона, а на смену мне пришел какой-то художник, добившийся успеха в жизни, который по-прежнему был женат на любимой женщине и писал ту мерзость, которую я не мог и не хотел писать.

Затем у меня в руке оказался сотовый телефон, и я набрал личный номер Марка, но не Лотты, Лотте я не стал звонить, потому что она ни в коем случае не должна была видеть меня таким, не должна была знать о препарате и обо всем остальном, и к тому же вдруг она подтвердит, что мы действительно живем в той красивой дорогой квартире, а все мои воспоминания о последних двадцати годах являются вымыслом?

Марк ответил, и я начал возбужденно трещать, но он сказал, что у него сейчас клиент и он не может говорить, но постарается поскорее освободиться, а я, ради всего святого, должен успокоиться. И правда, его голос, доносящийся из крошечной трубки, подействовал на меня успокаивающе, это была нить, которая связывала меня с тем, кто знал меня, меня настоящего. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я почувствовал, как пот у меня на лице начинает остывать, и договорился встретиться с Марком через полчаса в «Гормане».

Когда я вошел в бар, поток обеденного перерыва уже схлынул, и я сел за стойку.

— Где Клайд? — спросил я у молодой женщины, стоявшей за стойкой.

Я видел ее в первый раз, а Клайд работал в заведении еще со времен администрации Бима.[62]

— Клайд? — переспросила женщина, очевидно не имея понятия, о ком идет речь, и у меня внутри все снова начало трястись и я заказал мартини.