Слово в пути - Петр Вайль

Норатус — Новый Дом. Имеется в виду дом для беженцев из Западной Армении — от геноцида в начале хх века. Сюзанна бежала в конце того же века из Азербайджана.

Норатус — большое село, однако, как и в Цовагюхе, — ни клуба, ни дискотеки. Молодежь бродит вечером взад-вперед, на опытный взгляд, даже и не пьет вроде — так общается, всухую.

С утра ищем рыболовный промысел. Едем к Севану, в заболоченном прибрежье увязаем намертво. Рыбаки приходят на помощь, унизительно вытягивая «Волгой» наш джип, по-своему приободряют: «Если бы поехали совсем чуть влево, попадали в яму от экскаватора, там весь джип с головой в воду». Спрашиваем: «И что тогда?» С лучезарной улыбкой и пожатием широкими плечами: «Нэизвестно».

Идем в море (озеро Севан все местные так и называют — море) на рыбную ловлю вместе с артелью: строго говоря, это просто группа соседей и родственников. С лодки забрасывается сеть, описывается круг, и мы вместе со всеми тянем сеть на песчаную косу. Идет карась — добротный, в две ладони.

Вообще-то карась попал в Севан случайно. Хрестоматийный советский бардак: перепутали живорыбные цистерны и выпустили сюда не ту рыбу. Обладающий огромной жизненной силой карась бешено расплодился и стал в Севане главным. Так же попал в озеро и рак. Сейчас только эти два вида — промысловые. Карась довольно вкусный, но не чета, конечно, пятнистому красавцу — уникальному ишхану.

Арам везет улов на рынок, я с ним, прочие остаются у фанерной бытовки готовить обед. Рынок — условный: у обочины пять-шесть машин со свежим уловом, к ним подъезжают перекупщики. Нашего карася берут ереванцы, а мы по пути обратно заезжаем к Араму домой.

Черт его знает, что я воображал себе, впервые собираясь в Армению. Что-то вроде знакомого мне Кавказа. Ничего подобного. Своеобразно, «на любителя», красивые (скорее с намеком на прошедшую красоту) деревни увидал только в районе Чамбарака, к северу от озера. А так — и на юге и на северо- западе — бетонное единообразие. У Арама при зажиточном доме — ни травинки. Ни желания завести травинку. Маленькая дочка бродит по безрадостному двору, ступая по навозу туфельками на высоких каблуках с золочеными пряжками.

Пока Арам собирает шампуры, его жена выставляет на крыльцо газовый баллон и варит мужчинам кофе. Для меня из дома выносится полированный, с ворсистым сиденьем, стул.

Спрашиваю, зачем вода в медных чанах по краям двора, — оказывается, для купания и стирки: вода греется на солнце, к вечеру — горячая. Господи, жизнь на земле, натуральная, без книжек!

Когда, взяв в магазине водки «Ашвар» и для меня белого вина «Харджи», возвращаемся на озеро, там вовсю жарят карасей на углях, варят раков, ждут нас. Через полчаса заводятся обычные на всех широтах застольные разговоры: еда, дети, национальности.

«Ервеи, а что ервеи — хороший народ. У нас тут был ервей — и выпить, и все. Директор магазина, Рафаила звали». Бывший городской житель Армен, брат Арама, вдруг вскидывается: «Подожди, у евреев тоже был геноцид, я знаю, да?» Ага, Армен, был. То, что он был у вас, — известно. А в Ереване — очень заметно: не припомню мемориального комплекса такой трогательности, сдержанности, величия и гордости. У армян долгая историческая память. Геноцид 1915 года переживается как вчерашнее событие. Всеми.

Приезжает на раздолбанной белой «Волге» Вильгельм по кличке Слепой, по-армянски Кор. «Отец маме засадил, когда я в ней уже был, и прямо в глаз попал». Все привычно хохочут, поглядывая на гостей. Гости, проявляя понимание, хохочут тоже. Кор Вильгельм, потчуя нас, делится жизненным опытом, упирая на экологию: «Человек должен пытаться. Если не пытается — умирает. А что в городе пытаются? Одни консервы!»

Арам пьянеет сильнее других. Может, оттого, что у него сын пропал в Карабахе. Уже годы — никаких известий. Он недоволен текущей политикой: «В Армении все купивают. Кто много денег — все купивают. Но если приедут сюда — всех убиваю». Никаких сомнений, Арам, никаких сомнений.

Северо-восточный берег Севана живописнее юго-западного — из-за зарослей невысоких пушистых сосен, вроде крымских или шотландских. Неподалеку от Шоржи — вдруг отличная гостиница европейского класса. При ней — ресторан «Заназан», в переводе «Разнообразный». Мы разнообразим его еще больше, принеся на кухню мешок карасей, выданный нам рыбаками в Норатусе: половина вам, половина нам, готовка — ваша. За ужином с варенной в овощах и жаренной на гриле рыбой, с недурным белым вином из винограда воскехат (производитель — «Клуб погреб Ноя», без Ноя никак) обсуждаем туристическое будущее Севана. Идей полно, и мы с Максимишиным уговариваем Рубена открыть бизнес: трехдневный тур вокруг озера, с экскурсией по хачкарам, рыбалкой, конными прогулками в горы и гастрономическими радостями: день сига, день рака, день карася. Вот только дорогу надо проложить нормальную — всего-то 200 километров по периметру Севана. Практичный Рубен произносит слово, понятное во всех странах бывшей империи: «А откат?»

Сейчас туристы есть, но немного. Впрочем, при нас поселилась группа из Польши. А на стенде возле стойки портье, среди буклетов, я увидел, глазам своим не веря, книгу на латышском языке — Daina Avotina, «Kapteina Jeka milestiba» (Дайна Авотыня, «Любовь капитана Иека»). «Откуда? — Кто-то из гостей оставил, это по-фински». Да нет, ребята, это с моей малой родины. «Возьмите себе, если хотите». Вот она, империя: русский литератор, живущий в Праге гражданин США, читает в Армении латышскую книгу, считающуюся финской. Многослойная шизофрения. Прямой путь в дурдом. Я не рискнул. Латвийские земляки, соберетесь на Севан — книжек не берите: здесь найдется что почитать!

На дороге знакомимся с Гукасом Адамяном, 80-летним сторожем двух пансионатов. Сильно сказано: каждый пансионат — два-три домика у воды, где за 5 тысяч драмов (14 долларов) комната на двоих с туалетом и телевизором. Нынче не сезон, Гукасу скучно, он варит нам кофе, показывает спрятанное под одеялом ружье 16-го калибра, достает восьмиструнный саз из тутового дерева, на гриф для красоты насажена красная крышечка от водки Sovetik. Гукас играет азербайджанские, потом армянские мелодии и для нас — фантазию на тему «Катюши». Он тоже беженец — из Арцвашена, армянского анклава в Азербайджане: «Мы там с ними жили хорошо, все плакали, как мы уезжали». Сюда пришел в 89-м, как Сусанна и Ашот из Покр-Масрика, но все у него по-другому. В прежней жизни был буфетчиком в ресторане, здесь сделался крестьянином: в семье и дойных коров, 20 овец, лошадь, грузовик «Урал», холодильник в подвале на тонну продуктов.

Откуда наколка с якорем, спрашиваем. Старик рассказывает, что служил на флоте, Балтийском. «Я из Риги», — говорю. И вдруг Гукас, одно время бывший поваром в рижском нахимовском училище на бульваре Кронвальда, извлекает из памяти нечто шестидесятилетней давности: Runa Riga. Pareizs laiks… — «Говорит Рига. Точное время…» Вот бы сюда тех, кто забыл в гостинице «Любовь капитана Иека». В двадцати метрах плещется Севан, пронзительно сияют снежные горы: широка страна…

Отказываемся от предложенного Гукасом супа из крапивы с картошкой: нас ждет обед в ресторане «У Аго». По-разному живут у Севана.