Империя мертвецов - Кэйкаку Ито

еще один. На пьедестале под тусклым освещением покоилась золотая полусфера величиной с голову. Из нее на манер ежиных игл торчали гвозди-отростки, а по бокам, будто охраняя это сокровище, с отсутствующим видом стояло двое мертвецов. Каждый держал в руках по две японские сабли, а их глаза наискось пересекали тканевые повязки.

Ямадзава шагнул вперед, и мертвецы согнули колени и спины. Японец, проверяя, что будет дальше, отступил на шаг, и те двое тоже вернулись в исходное положение.

– Так просто не выйдет, – обернулся наш провожатый на Барнаби. – Кажется, они сильны. Полагаю, это мусокэн.

– Понятия не имею, что это значит, но звучит интересно! – бросил Барнаби и как ни в чем не бывало шагнул в зал. Ямадзава взглянул на меня. Мертвецы, заметив Барнаби, словно бы заскользили к нему. Это подтип походки франкена? Или часть японской фехтовальной техники? Я не смог сразу прийти к однозначному выводу. Барнаби распахнул мертвецам объятья и, когда удар казался уже неминуем, вдруг отшатнулся к стене и увернулся как от первой, так и от последовавших атак.

– А что за мусокэн? – спросил я.

– Про него рассказывают легенды… Фехтование в состоянии транса. Тело движется самостоятельно, преодолевая границы разумного. Величайшая фехтовальная техника. Его вершина. С такими противниками немного неприятно иметь дело, – ответил Ямадзава, наблюдая танец капитана и двух мертвецов, а сам при этом взялся за рукоять сабли. Я вытащил из-за пазухи свой «Уэбли»[36].

– У вас в стране часто практикуют стиль с двумя саблями?

– Отнюдь! Он годится, только чтобы страху навести: человеку не хватает сил так драться. Никогда не видел подобного у живых людей.

Вот, значит, и еще одно применение мертвецам, которые превзошли человека. Беспорядки в Японии закончились, в стране больше негде сражаться на мечах, так что, полагаю, для государства это один из лучших вариантов. Но слишком близко грань, за которой будет нарушен второй закон Франкенштейна о запрете превосходства мертвецов. Барнаби изменило его спокойствие, на лице застыла только тень натянутой улыбки. Он уже не пытался увернуться полностью, клинки то и дело задевали его одежду и волосы. Я проверил, сколько у меня осталось патронов, и взвел курок.

– Вы же неважно стреляете… – покосился на меня Ямадзава, но я все равно выстрелил. Зная, что долго прицеливаться бесполезно, тратить время на это не стал. Пуля чиркнула моего напарника по затылку и угодила в стену, а мертвецы не замедлились ни на шаг.

– Эй! – застыл Барнаби, и острый клинок пролетел там, где мгновенье назад должна была оказаться его голова. Раз мертвецы так блестяще сражались несмотря на повязки на глазах, то, возможно, и траекторию пули они прекрасно предугадывают.

– Промазал… – проворчал я, и Ямадзаве хватило такта не спрашивать, по кому именно: по мертвецам или капитану.

Движения мертвецов подсказали мне, что это умертвия, но их боевой потенциал стоял на принципиально ином уровне по сравнению с теми, которых мы повстречали в Афганистане. Они казались неспешными, но все части тела двигались в величайшей гармонии. Умертвия загоняли Барнаби в угол минимальным количеством ходов, будто шахматные гроссмейстеры, преподающие урок новичку. Когда пол усеяло уже достаточно много лоскутков, после очередного маневра нашего вояки клинки задели уже его лоб.

– Барнаби! – крикнул я, отступая. – Хватит геройствовать, возвращайся!

Вытянув руку с пистолетом, я начал палить наудачу. После четвертого выстрела Барнаби, тяжело дыша, ввалился обратно в приемную. Потеряв свою цель, мертвецы застыли на месте, подняли головы, будто прислушиваясь, и молча скользнули на свои исходные позиции.

А что, неплохая охранная система! Омертвлять людей, способных сражаться на одних рефлексах, и привязывать их к конкретному пространству, чтобы они не реагировали больше ни на кого. Раз они не покидают свой пост и нападают на всякого, кто входит в зал, то и о системе распознания «свой-чужой» заботиться не надо. А в таком случае больше места остается под боевые некрограммы. Идеальные боевые машины.

– Это… мертвецы нового типа? – пробормотал Ямадзава, ни к кому не адресуясь, но я все же ответил ему.

– Их создают с грубым нарушением международных этических норм. Технология предполагает постоянное стимулирование центров, отвечающих за восприятие боли, чтобы максимизировать производительность движений. Они живут в бесконечной агонии. В адских мучениях.

Разумеется, я придумал эту сказку специально для японского правительства. Если честно, понятия не имею, что происходит внутри умертвия. Технически такое не исключено, и я решил, что в моей ситуации продуктивнее всего апеллировать к эмоциям слушателя, а чужая боль в этом отношении работает безотказно. Если, конечно, собеседник признает объект спекуляции за своего. Я все же взял на себя смелость предположить, что в стране, только что прошедшей через гражданскую войну, прием должен сработать, и не прогадал.

– Асуры[37]…

Не знаю, что за слово употребил Ямадзава, но смысл уловил.

– Нельзя наводнять мир подобными созданиями, – прочувствованно солгал я, и мой японский коллега кивнул.

– «Вопрос не в том, могут ли они рассуждать или могут ли они говорить, но в том, могут ли они страдать», – неожиданно для меня процитировал он Бентама, присел и стал набирать в грудь воздух. За его спиной выпрямился отдышавшийся капитан.

Одновременно с оглушительным боевым кличем Ямадзава оттолкнулся от пола и с саблей наголо влетел в зал. Мертвецы уловили движение и повернули головы. Похоже, японец решил игнорировать одного из них и полностью сосредоточиться на втором. Зато первым занялся подорвавшийся с места Барнаби.

Сабля мертвеца без раздумий приняла самоотверженный удар… и лезвия вгрызлись друг в друга. На миг время остановилось, и в этом застывшем мгновении сабля Ямадзавы медленно, но верно опускалась все ниже. Отсеченное лезвие мертвеца взвилось в воздух, а удар японца обрушился ему на голову. Второе оружие умертвия торчало у Ямадзавы в боку, но он плевать на него хотел. Его рука не дрогнула и рассекла мертвеца пополам.

Тем временем Барнаби, который набросился на второго стражника, схватил своего противника за правую руку прямо вместе с саблей. Вывернул ее и изо всех сил оттолкнулся от пола. Гигантская туша взмыла в воздух. В левую руку мертвеца, нацелившуюся было Барнаби в бок, воткнулся обломок клинка, который отсек Ямадзава, и ее траектория изменилась. Приземлившись, мой приятель руку не выпустил. Не обращая внимания, что мертвецу при падении переломило спину, Барнаби снова направил всю свою бережно лелеемую массу в воздух. Не поведя даже бровью на душераздирающий скрежет, он второй раз вывернул плечо противника. Громко хрустнуло, и Барнаби вырвал руку своего врага прямо из сустава. Липкая кровь протянулась нитями за ней вслед, а вояка тем временем отобрал у руки безвольно