Азазель - Юсуф Зейдан

Внезапно кто-то из стоящих принялся так истошно орать, будто глотка его действительно была луженой:

— Да будешь благословен ты на небесах, о папа, благословенны твои слова во имя Бога живого!..

Он продолжал выкрикивать этот призыв, пока к нему не присоединились остальные, уже охваченные возбуждением. Панегирик епископу Кириллу сотрясал стены церкви… Папа сотворил перед собравшимися крест, дважды поведя в воздухе своим посохом, отчего их воодушевление стало перерастать в общее помешательство… Некоторые падали в обморок прямо под ноги стоящим, другие всем телом раскачивались в такт выкликаниям, были и такие, кто стоял закрыв глаза, из которых обильно текли слезы. Епископ, или папа, как называли его в Александрии, развернулся и исчез за дверью ложи вместе с толпой других старших священников, держащих в руках кресты, крупнее которых я никогда прежде не видел.

И началась моя повседневная и рутинная, не считая распаленных криками воскресений, жизнь в церкви Святого Марка. Постепенно я покорился воле Господа. Монах Юаннис присматривал за мной, не переставая предостерегать, чтобы я держался подальше от александрийской монашеской братии, и особенно от тех, кто называл себя «отважными» и «подвергающимися смертельной опасности». Среди них выделялся один престарелый монах, отличавшийся особой истовостью, который вызывал у меня неприязнь. Лишь спустя несколько месяцев я узнал, почему мне так противен его разбойничий вид. Этот пожилой инок был родом из Верхнего Египта, но при этом терпеть не мог никого, кто приезжал в Александрию из тех мест. Как-то раз, примерно через год моего пребывания в Александрии, я встретил его на церковном дворе. Он поманил меня клюкой, с которой никогда не расставался, и, когда я подошел, прошамкал:

— Уезжай обратно к себе, таким, как ты, в Александрии не место.

Его голос напоминал шипение змеи, а слова жалили, как укусы скорпиона. Я не понял его намека, но монах Юаннис, когда я рассказал ему об этом происшествии, посоветовал держаться от него подальше. Спустя несколько дней церковный служка рассказал мне под глубоким секретом, что этот древний монах — парабалан — один из героев веры. В молодости он примыкал к группе, которая казнила александрийского епископа Георгия Каппадокиянина{66}, заколов его мечами на улице в Восточном квартале.

— Это случилось полвека назад, — сообщил он, понизив голос до шепота. — В семьдесят седьмой год эры Мучеников, то есть в триста шестьдесят первом году от Рождества Христова.

— А почему они сотворили это с александрийским епископом? — спросил я.

— Потому что он был навязан нам Римом. Он был еретиком, последователем этого проклятого Ария.

* * *

Размеренно текло время в Александрии. Я чередовал занятия медициной и богословием и среди церковной братии прославился усердием к молитвам и немногословием, опережая многих в прилежании и благочестии. По прошествии дней и месяцев я позабыл многое из того, что произошло со мной в первые дни в этом городе. Ни о Гипатии, ни о ком-то еще я ничего более не слышал, пока не наступил этот ужасный четыреста пятнадцатый год от Рождества Христова. Он начался с распространившихся среди церковной братии слухов об обострении отношений между папой Кириллом и префектом Александрии Орестом. А вскоре стало известно, что толпа верующих преградила префекту дорогу и забросала его камнями, хотя он был христианином, крещенным в юности в Антиохии самим Иоанном Златоустом. А ведь еще Иисус Христос в своей проповеди запретил евреям побивать камнями блудницу, произнеся свое знаменитое: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень».

Несмотря на то что вражда между епископом и префектом продолжалась, меня эти события мало занимали. Я был настолько поглощен повседневными делами, молитвами и скучными занятиями, что мне было не до слухов и досужих сплетен, пока на разных собраниях не стало все чаще звучать имя Гипатии. Мне казалось, что я совершенно позабыл о ней, хотя всякий раз, как слышал ее имя, мое сердце начинало учащенно биться.

Мало-помалу мне стало интересно, что творится за церковными стенами, и я начал прислушиваться к чужим разговорам и следить за развитием событий. Я было пристал с вопросами к Юаннису, но тот отругал меня и велел заниматься только тем, ради чего я пришел в Александрию. Через несколько дней я вновь исподволь обратился к нему, но он снова посоветовал мне ни во что не встревать и не отвлекаться от занятий в церкви. Я стал расспрашивать других, но не узнал ничего, что умерило бы мою сердечную тревогу. Тем не менее из болтовни нашего служки, отлучающегося из церкви в город, я выяснил, что ненависть папы к Гипатии достигла предела. Поговаривали, что префект Орест изгнал одного христианина из городского совета, что вызвало у папы приступ гнева. Также рассказывали, что префект воспротивился папскому желанию изгнать евреев, выселенных епископом Феофилом в гетто, расположенное в восточной части города, за пределы Александрии. Еще говорили, что Орест должен оказывать всемерное содействие нашим единоверцам, а эта дьяволица Гипатия отговаривает его от этого. Ее также обвиняли в чародействе, в изобретении колдовской астрономической машины для звездочетов и гадателей. Болтали еще много о чем, и все вызывало тревогу.

Прошло еще несколько наполненных напряженным ожиданием дней, пока не наступило то злосчастное воскресенье. Злосчастное — в полном смысле этого слова. Утром папа Кирилл появился в своей ложе, чтобы обратиться к собравшимся с традиционной еженедельной проповедью. У него был явно удрученный вид. В этот раз он не взирал на присутствующих с обычным удовольствием, а, выдержав длинную паузу, прислонил золоченый посох к стене ложи, воздел руки к небу так высоко, что опали широкие рукава его облачения, и гремучим голосом принялся читать главную евангельскую молитву:

— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле, как на небе…{67}

Епископ снова и снова произносил этот текст, пока все собравшиеся не разрыдались, повторяя вслед за ним молитвенные слова. После этого, распаляя своим дрожащим от напряжения голосом толпу, он начал вещать:

— Дети Божьи, возлюбленные Иисуса живого, город ваш — это город великого Господа. Здесь утвердился апостол Марк, на этой земле жили отцы, здесь пролилась кровь мучеников и были воздвигнуты столпы веры! Мы очистили это место от пришлых евреев. Господь позаботился об их удалении и освобождении своего города от них. Но прихвостни языческой скверны по-прежнему взметают сполохи смуты в наших домах. Они сеют зло и ересь, понося таинства нашей веры и глумясь над ними, насмехаясь над тем, что им неведомо. Они пытаются исказить основы истинной веры, чтобы извратить ее. Они стремятся восстановить свое большое языческое капище, обрушенное на их головы много лет назад, хотят заново отстроить свою разрушенную школу, сеявшую заблуждения в умах. Они замышляют вновь вернуть евреев из квартала, куда их переселили, в пределы городских стен. Но Господь, о Божье воинство, никогда этого не допустит! Он расстроит их коварные замыслы и развеет их злокозненные химеры, и вновь возродится мощь этого великого города вашими руками. Воистину, вы — все еще Господне войско. Вы — подлинные воины истины. Прав был Господь наш Иисус Христос, ясно сказавший: «Истина очистит вас!» Так очиститесь же, дети Господни, очищением земли своей от грязи последователей язычества. Отрежьте языки тем, кто рассуждает о зле. Сбросьте неверных в море с их прегрешениями, выскоблите без остатка их великие грехи! Следуйте словам Спасителя, словам истины, словам Господа. Сделайте так, чтобы Господь наш Иисус Христос мог считать нас своими настоящими детьми во все времена, ибо сказал Он: «…не мир пришел Я принести, но меч!»{68}