Золото мертвых - Андрей Александрович Васильев

— Не трать время. — Карл Августович внимательно изучал счет. — Хм, как подросли цены за последнее время. Инфляция — вот истинный бич современного мира. Не глобализация, не коррупция, и даже не болтуны-политики, а инфляция. Впрочем, золото всегда останется золотом, потому мы с тобой никогда не будем ложиться спать голодными.

Он бросил в коробочку несколько крупных купюр, после секунду подумал и одну из них заменил несколькими мелкими.

Тем временем я выполнил его пожелание, отправив предводителям вурдалачьих семей сообщение о том, что в этот раз они ничего от меня не получат, поскольку их опередили.

— Итак. — Я показал Шлюндту текст письма, а после на его глазах нажал кнопку «отправить». — Что это за перстень, и где он сейчас?

— Знаешь, почти все знаменитые клинки прошлого имели свои имена. — Антиквар прищурил левый глаз. — То же самое — камни. Бриллианты, рубины, аметисты. А вот украшения очень редко получали имена собственные, хотя, казалось бы, кому, как не им, удостоиться подобной чести? В них вложен талант лучших мастеров золотых дел, их согревали теплом руки и шеи королей и королев, фаворитов и фавориток, премьер-министров и кардиналов. Людей, имена которых вошли в историю. Ан нет, все, чего они удостаиваются, это таблички «из личной коллекции украшений того-то». Вот и этот перстень из числа таких неудачников, нет у него имени. Это просто украшение, которое некогда носил на пальце король Карл Валуа. Если точнее — Карл Шестой.

Он произнес последнюю фразу очень многозначительно, и уставился на меня.

— И? — я сопроводил вопрос экспрессивным взмахом рук.

— Карл Шестой, — повторил Шлюндт. — Официально в хрониках называемый «Возлюбленным». Полагаю, в данном случае подразумевалось — народом.

— Значит, не любили его французы, — заметил я.

— Не то чтобы, — возразил мне антиквар. — Когда он умер, люди очень переживали и даже плакали. Но при жизни они его прозвали как?

Я понял, что он не отстанет, и провел пальцем по экрану смартфона. «Яндекс» мне в помощь.

— Валерий, такие вещи надо знать, особенное тебе, — возмутился Карл Августович, поняв, что у меня на уме. — Ты все же оканчивал профильный ВУЗ. Тебе не стыдно?

— Не-а. Я же не в архиве Лувра работаю, что мне до их королей пятнадцатого века?

— В народе его звали «Безумный», — недовольно произнес Шлюндт. — И к тому имелась масса поводов, причем никак не связанных с проводимой им государственной политикой. Народ всегда говорит то, что видит.

Безумный, значит. Это многое из увиденного мной во сне расставляет по местам, например, тот жуткий смех, что я слышал.

— Собственно, ничего удивительного в этом нет, — продолжал тем временем вещать Карл Августович. — Мы всегда в ответе за дела отцов, кто бы что ни говорил. Он был рожден от Карла Пятого Мудрого. Это был великий король, он остановил, пусть и на время, Столетнюю войну, да еще и церковь реформировал. Великие свершения! Великие. А как он был набожен, боги мои!

— Но? — поторопил его я.

— Но, при всей набожности, у него имелось довольно странное хобби, — понизил голос антиквар. — Ночами этот король частенько сидел в своей библиотеке, в которой была собрана богатейшая коллекция книг и свитков, посвященных оккультным наукам, нумерологии и астрологии. Днем он был ярчайший поборник веры, а ночью… Кто знает, кем он становился ночью? И что стало платой за эти его забавы, не судьба ли сына?

— Жесть! — выдохнул я.

— Не то слово. — Карл Августович благосклонно кивнул официантке, принесшей ему кофе и забравшей шкатулку. — Спасибо, милая барышня.

— Во сне мне привиделись какие-то горящие фигуры, — решил не скрывать я то, что знал. — К чему бы это?

— Это ты видел свадьбу Катрин де Фастоврин, любимой фрейлины Изабеллы Баварской, супруги Карла, — охотно пояснил антиквар. — Ее еще назвали «Бал объятых пламенем». Король и его приятели решили разыграть всех, натянули на себя мешки из пеньки и обмазались воском, да вот неприятность вышла — Людовик Орлеанский баловался с факелом и случайно подпалил одного из ряженых. А там воск да пенька, они вспыхнули мигом. Короля успели потушить, остальных — нет. Они горели, а Карл, которым вновь овладело в этот миг безумие, смотрел на них и хохотал. Кончилось все скверно. Со временем король окончательно обезумел, страна к концу его владычества практически распалась, и тем, что раньше было Францией, стали править англичане. Подобное безобразие продлилось недолго, но факт есть факт.

— Но перстень не ушел с ним в могилу, — заметил я. — Мне еще снилась гильотина и какой-то невысокий человек, смеющийся над тем, как головы летят в корзину.

— Поверь, его могли снять с пальца скелета, — резонно заметил антиквар. — Революция освободила французов от всех предрассудков прошлого, потому старинные могилы аристократов и королей они грабили с огромным энтузиазмом. Что же до того, кого ты видел… Если он стоял рядом с эшафотом, значит, был не просто гражданин, а кто-то из отцов революции. Может — Эвер или Дантон, может, кто-то из Робеспьеров. Они вроде все не сильно высокого роста были. А, может, кстати, и Демулен. Ты знаешь, ему такая вещица больше, чем другим подходит, он ведь был масоном, причем высокого градуса посвящения. Но вообще все зависит от того, какой именно этап французской революции ты видел. Они же сначала одних казнили, потом других, как раз тех, кто казнил первых, потом третьи казнили вторых. Знаешь, под конец народ вовсе перестал ходить на казни, хотя они в то время были самым главным развлечением во всех странах Европы. Приелось, понимаешь, французам это зрелище. Когда чего-то много, оно надоедает. Хорошо еще, что вовремя спохватились, поскольку Франция плавно начинала пустеть.

— Дантон. — Я потер лоб ладонью. — Робеспьер. Демулен. Офигеть!

Я почти привык, что история теперь часто стоит у меня за плечом и шепчет в ухо про то, что она, на самом деле, никуда не делась, что она тут, рядом. Но «почти» — не значит «совсем». И потом — та же Лыбедь была скрыта за пеленой веков, она была лишь одной строчкой в учебнике, от нее даже хоть какого-то портрета не осталось. А эти люди, которые являлись великими героями и невероятными злодеями одновременно, мне были известны по картинам, гравюрам, фильмам, наконец. И мне надо лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до них.

— Валерий, к данным личностям слово «офигеть» не очень хорошо применимо. — Шлюнд немного ехидно посмотрел на меня. — Но это ладно. Так вот — перстень. Если желаешь, то мы можем прямо сейчас отправиться туда, где он находится. Как ты помнишь, я всегда держу свое