Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Карлтон Абрамс

Мы вышли на балкон и присоединились к другим гостям. Дамы были в роскошных атласных, бархатных и шелковых платьях, украшенных золотой тесьмой. А их маленькие шляпки с прозрачной вуалью играли роль, прямо противоположную своему назначению. Вместо того чтобы прикрывать лицо от чужих глаз, они делали его еще более загадочным и соблазнительным. Женщины устремили на меня свои взоры поверх вееров.

Маркиз, чтобы избежать участия в праздничном шествии, придумал себе какую-то болезнь. Что же касается моей гильдии галантедоров, то для нее в колонне не нашлось ни флага, ни места.

Я с учтивой улыбкой оглядел собравшихся на балконе женщин, но доньи Анны среди них не обнаружил. Тогда я с неохотой принялся наблюдать за праздничным шествием, а внимание женщин особенно привлекли идущие в процессии великаны и карлики с огромными головами. Их непристойные жесты приводили толпу в восторг, а дам, стоящих рядом со мной, заставляли хихикать и краснеть.

С балкона был хорошо виден зеленый ковер розмарина, устилавший путь идущим в колонне. Собравшаяся толпа напоминала берега реки, в узком русле которой текла праздничная процессия. Я раздумывал над тем, как бы половчее, не выдавая своего личного интереса, вытянуть из маркиза его планы относительно доньи Анны.

По мере того как шествие близилось к концу, на балконе появлялись знатные мужи города. Все смотрели на группу монахинь, танцующих сарабанду, которые как раз приближались к площади. Это действительно был тот самый танец, который Альма минувшей ночью исполняла в таверне. И хотя одежда полностью скрывала тела танцующих, движения были те же самые, правда, несколько менее искусные. Им хорошо удавались шаги — носочек внутрь, носочек наружу. Однако особенный восторг публики вызывали вращательные движения бедрами. Монахини встряхивали грудью и прищелкивали пальцами с замечательным усердием. Маркиз хлопал в ладоши и от души хохотал. Он признался, что лично хлопотал, чтобы архиепископ выдал специальное разрешение, которое позволило бы монахиням в виде исключения исполнить запрещенный танец.

— Позор и богохульство! — послышался сзади чей-то возмущенный голос, в то время как все остальные продолжали любоваться сестрами, исполнявшими танец священного плодородия.

Лично меня это зрелище нисколько не удивляло и не коробило, поскольку я прекрасно знал, что многие женщины вынуждены носить монашеское одеяние по причинам отнюдь не религиозным. Монастыри полны благородных девушек, чьи семьи не в состоянии дать за ними достойного приданого. Этих бедняжек отправляют в монастыри, нимало не считаясь с их желаниями. Поэтому станцевать сарабанду во время праздника для них подобно глотку свежего воздуха, которого им так не хватает в душных кельях.

Я обернулся, чтобы взглянуть на кабальеро, который столь сурово заклеймил танцующих, и увидел знакомое лицо со шрамом на щеке. То был командор. Я принялся искать глазами донью Анну, в полной уверенности, что она должна быть где-то поблизости. Когда я наконец увидел ее неясный профиль, маркиз удовлетворенно потер руки.

— Это и вправду донья Анна, — сказал он. — Ну разве же она не самая прекрасная девушка Севильи?

— В нашем городе так много красавиц! Не представляю себе, как можно выбрать из них прекраснейшую.

В это время на площади появился гигантский дракон, чье тело, покрытое чешуей, передвигалось при помощи замаскированных колес. У него было громадное брюхо, шесть невероятно больших грудей, длинный хвост и красные глаза, а огромная пасть то и дело открывалась и скалила острые клыки. Окружали дракона красные демоны с рожками на голове и большими вилами в руках. На спине чудища стоял барабанщик, а семь акробатов в пестрых трико составляли высокую пирамиду. Самый верхний акробат особенно рисковал, балансируя на голове. Внезапно изо рта дракона высунулся раздвоенный змеиный язык и ужасно напугал стоявшего в толпе крестьянина, сбросив в его головы соломенную шляпу. Это зрелище привело в восторг не только толпу на площади, но и благородную публику на нашем балконе. Впрочем, мне гораздо больше нравилось наблюдать за доньей Анной, нежели за ходом представления. В ее черные волосы были вплетены белые цветы, что придавало ей сходство с невестой, и ее веселый мелодичный смех наполнял мое тело сладкой истомой. Она, должно быть, почувствовала мой взгляд и тоже украдкой взглянула на меня, но тут же отвернулась.

За шутами и акробатами следовали платформы на колесах, на каждой из которых была представлена своя декорация и своя сценка. Сначала показался корабль, в котором сидели старик и юноша в голубых накидках. Один держал в руках крест, а другой — глобус. Между ними можно было разглядеть голубя.

Вторая сценка изображала изгнание Адама и Евы из рая. Даже на расстоянии было хорошо видно, как сначала змей соблазняет Еву, а потом Ева соблазняет Адама. Когда Ева протянула Адаму яблоко, маркиз повернулся ко мне и сказал:

— Кармелиты правы — в Севилье у дьявола гораздо больше рук, чтобы соблазнять.

Я посмотрел мимо него на донью Анну и кивнул.

На третьей платформе был изображен замок Святого Хорхе, главного здания инквизиции. Над бутафорскими пушками вился дымок.

— Дон Педро, позвольте задать вам один вопрос, — прошептал я, продолжая глазами следить за шествием. — Какого рода оскорбление нанес вам командор, что вы так стремитесь ему отомстить?

Маркиз отозвался не сразу:

— Почему обязательно оскорбление?

Следом двигалась группа людей, которые бичевали себя кнутами. Алая кровь стекала по их обнаженным спинам. Некоторые и действительно пребывали в религиозном экстазе, однако многие просто рисовались перед красивыми женщинами, нарочно стараясь забрызгать их своей кровью. Кое-кто расценивал самобичевание как неплохой способ ухаживания и проявление истинной любви.

— Дон Педро, могу ли я обсудить с вами…

Командор обращался к маркизу, однако, узнав меня, замолчал и напрягся, будто перед сражением. Его челюсть подалась вперед, глаза сузились.

— Командор, вы знакомы с моим другом доном Хуаном?

— К сожалению, знаком, и меня удивляет, что вы называете этого человека своим другом, — с этими словами он отвернулся и отошел.

Прежде чем последовать за ним и уйти с балкона, маркиз бросил в мою сторону:

— Нечего сказать, умеете вы снискать людское расположение.

В этот момент я заметил, что донья Анна тоже исчезла. Я отправился на поиски и вскоре увидел, как они с дуэньей, перешептываясь, спускаются по лестнице в сад. Пока я размышлял, не последовать ли за ними, из библиотеки послышался голос командора, и я решил, что будет разумнее сначала подслушать его разговор с маркизом.

— Я ценю вашу дружбу, дон Педро, и доброту, которую вся ваша семья проявляла к моей в течение многих лет. И все-таки я не могу исполнить вашу просьбу.

— Каждый человек, командор, имеет свою цену.

— Мою честь и честь моей семьи купить невозможно.

— Вы огорчаете меня, милейший дон Гонсало! Я так надеялся, что мне не придется… Однако вы не оставляете мне выбора.