Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

Буря за стенами «Свиньи» усиливалась. Молния ударила в Дерево, и путешественники собрались у окна, чтобы поглазеть на расколовшуюся надвое сосну. Толстяк остался там же, где сидел, явно не собираясь отступать:

– Дорогу размыло – по ней не проехать. Ты должен нас накормить.

– Остальная пища закончилась несколько часов назад. То, что осталось, можно приготовить только на вертеле.

– Тогда почини его! – воскликнул толстяк.

– Я не могу. Там внутри не менее сложный механизм, чем у дорогих часов.

Последняя реплика привела к тому, что толпа зашевелилась. Над головами клиентов к камину продвигался мешок из коровьей кожи. Из-под него раздался голос:

– А вы накормите того, кто починит механизм?

Голос был тихим и дрожал от волнения и голода.

Это Клод стоял перед владельцем гостиницы и толстяком. Хозяин ответил:

– Я бы накормил того, кто оживит эту машину, только я не разрешу копаться в ней какому-то молокососу, да еще с такими… – он посмотрел вниз, – руками.

– Неужели ты позволишь, чтобы твои недожаренные петухи испортились? Разреши мальчишке починить то, что ты сломал. «Люсиль» и я настаиваем на этом, – вступился толстяк.

– Извозчик, несмотря на то что ты так предан моей гостинице и еще дюжине гостиниц по дороге в Париж, я должен сообщить – ты ничего не знаешь об этом вертеле. Тебя заботит только то, что на нем жарится.

С этими словами хозяин постучал по животу несчастного Гаргантюа.

Извозчик уставился на хозяина и смотрел до тех пор, пока тот не поставил перед ним кружку эля. Осушив ее, он сказал: «Но это не починит вертел», а затем рыгнул.

Разговор зашел в тупик. Клод стоял рядом с двумя мужчинами, атмосфера становилась все мрачнее и мрачнее, посетители начинали продвигаться к выходу. Только человек, принимающий обувь, отрабатывал свое жалованье: он стаскивал мокрые вонючие ботинки с новых посетителей, еще ничего не подозревающих, одновременно помогая ложкой тем, кто уже разочаровался и все-таки оплатил свое пребывание в гостинице. Хозяин попытался ублажить гостей, предложив им несколько маленьких тушек с вертела, однако это еще больше их разозлило. Ну не могли три ощипанных перепела с мохнатыми головами утолить голод тех, кто провел уже много миль в дороге!

– Как я могу доверить пареньку такую сложную машину? Я даже не знаю, почему она сломалась! – наконец сказал хозяин.

Клод, расхрабрившись от голода, ответил:

– Вертел ковали с песком, а охлаждали неправильно. Механизмы стерлись, цепь погнулась. Да и баланс нужно отрегулировать, уж очень грубо он настроен.

Головы посетителей повернулись в сторону юного мастера. Заговорил толстяк:

– Вишь как поет? Механизмы стерлись. Погнутая цепь. Неправильное охлаждение. Из всего этого я понял только последнее. – Он вытер рукавом усы из эля над верхней губой и продолжил: – У тебя нет выбора. Остается только дать мальчишке шанс. Мои пассажиры ценят мое мнение о гостиницах. В следующий раз мы можем найти и другой ночлег.

Верная стратегия сделала свое дело. Хозяин гостиницы уступил.

Клод вытащил из сумки несколько инструментов, пересчитанных у дороги. Он снял вертел и, освободив пространство на полу, разобрал его. Затем почистил все детали веточками разной толщины, обернутыми в тряпицы. Усевшись на корточках над разобранным механизмом, он подумал. Подумал еще. И еще. Несколько минут Клод ничего не трогал. Наконец он велел сыну хозяина принести зонтик, ручку метлы, уздечку и три-четыре вилки, хорошо бы железные. Юноша выудил из сумки еще несколько инструментов, зажег огонь и смастерил простенький горн. Буквально из ничего, вооружившись только утварью из сарая и буфета, Клод начал ковать. Он работал сосредоточенно: мерил, ковал, стучал, гнул, усмехался, подобно свинье на картинке, опять мерил, стучал, хмурился, чинил, прилаживал. В конце концов он улыбнулся. Улыбка означала, что Клод вернул к жизни духовку-гриль, изображенную на вывеске.

Вокруг раздавались «ахи» и «охи», а хозяин, подсчитав в уме, сколько денег сэкономил ему этот мальчик, крикнул:

– Я дам тебе столько шкварок, сколько поместится в твое брюхо, молодой человек!

– Ты этого не сделаешь, – вступился извозчик. – Парень спас репутацию твоего жалкого заведения! Он принес жертву главному святому всех вертелов, если мне не изменяет память, его зовут святой Лаврентий. Ты приготовишь нам поесть и поставишь бутылку того отличного пойла, которым славятся виноградники Бургундии. Каждый час будешь приносить к нашему столу дичь или свинину. И еще спасибо за это скажешь!!!

Через пятнадцать минут прозвенел звонок на вертеле, заявляя, что необходимо завести машину. Когда звонок прозвенел во второй раз, жир перепелов уже капал на кожу голубей, жир голубей – на мясо кроликов (цыплят в этот раз не было), а жир кроликов лился на свинью, давшую имя заведению.

Клод не только починил гриль, но и внес кое-какие изменения. Он приладил к нему часть зонтика и пару вилок. От этого возможности вертела значительно расширились: жирная куропатка и несколько каплунов размещались на свободных концах вилок.

Уютно устроившись за столом, толстяк представился:

– Меня зовут Поль Дом, я – извозчик.

Дом носил не обычное облачение извозчика, а свободные штаны, поддерживаемые толстым седельным ремнем, к которому он прицепил обрывки веревки, кружку, несколько фляжек и нож устрашающих размеров. Напившись пива, Поль завел с юношей беседу, которая и послужила началом их крепкой дружбы.

– Ты из Женевы? Нет? Я тоже. Бедные, несчастные люди, не могут даже треску приготовить!

Он разглагольствовал о Республике, пока Клод не перебил его, произнеся житейскую мудрость:

– Знавал я одного старика, который говорил: «Женевцы, мой друг, так же пусты, как их камины, так же унылы, как фасады их домов, и так же герметичны, как их пароварки!»

– Мудрый старичок, – сказал извозчик, схватив и разом проглотив перепелиную ногу вместе с костями и всем остальным. – Я всегда был особенно чувствителен ко вкусу пищи.

– Мудрый, но… – Клод запнулся. Он решил, что больше не станет думать об аббате и что молчание – лучшая политика. Кроме того, Клод знал, что его могут обвинить в воровстве, ведь он так и не доставил часы. И все же истинной причиной молчания была надежда на то, что если о прошлом не говорить, то оно будет забыто. Так обычно думают преступники, отбывающие наказание, или отверженные любовники, хотя, как правило, сие не приносит никаких результатов.

Извозчик спросил Клода:

– Ты странствующий торговец скобяными изделиями?

Клод опять запнулся. Он долго думал, как же назвать то, чем занимается.

– Нет, не торговец. – Юноша вновь вспомнил об аббате. – Старик учил меня эмалированию и ковке металла. Но я никогда не уточнял, чем занимаюсь. Аббат – тот старик был аббатом – однажды сказал мне: «Древо знаний дано нам, чтобы мы могли на него забраться. Так поднимись на его вершину! Не обращай внимания на заборы, возведенные обществом, прыгай с ветви на ветвь!»