Семмант - Вадим Бабенко

Я и сам тогда решил вспомнить прошлое — делал собственные ставки, играл против толпы. Не от жадности — из протеста, который мне захотелось выплеснуть наружу. Меня возмущало, что многие, если не все, поддаются смятению, смиряются с судьбой. С точки зрения тогдашнего меня, это был дурной тон. Моя трагедия казалась мне огромной — но и я, смотрите, я был готов бороться!

На биржах дымились руины, пахло порохом, гарью, кровью. Только что рухнули одна за одной несколько фирм-гигантов, казавшихся непотопляемыми. Это привело к цепочке банкротств, паническому ужасу, бегству капиталов. Мало кто успел унести ноги, многие потеряли почти все — наделав глупостей, не совладав со страхом. Уловить доминанту в рыночной какофонии было нетрудно, она сама била по ушам. Я качался в волнах чужих отчаяний и надежд — горьких отчаяний, пустых надежд. По всему выходило, что болезнь надолго — а моя, думал я, сколько ей отмерено? Сколько длятся недомогания — мира, космоса, хаоса?

Я стонал, стискивал зубы и — продавал, покупал, сопоставлял. Это было лучше, чем страдать впустую. Я даже пытался соперничать с Семмантом, но нет, у меня не было шансов. Он мчался вперед, как настоящий лидер, а я мучился в арьергарде, в его тени. Потом я оставил эти попытки — право же, они были смешны. В конце концов, в отличие от него, я не создан для скучных игр в одно и то же!

Время тянулось, ползло, как улитка. Я пил вино, думал и ждал. Вновь пил вино, вглядывался в экран до рези в глазах. Пил еще, делал ставки, выписывал числа в столбик…

Потом мой организм вдруг стал вести себя странно — будто в противовес невеселым мыслям. Я заметил, что то и дело испытываю жестокий зов плоти. Доходило до смешного — я боялся выйти на улицу. Воздух новой весны действовал как аромат Венеры. Солнце уже становилось жарким, модницы сбрасывали одежды. Оголяли ноги, укорачивали юбки. Дразнили меня собой, я представлял их вовсе без платья.

Искушение подстерегало за каждой дверью — в супермаркете, в аптеке, в отделении банка. Блондинки, брюнетки, юные и не очень — все они, казалось, знали, как я их хочу. Знали и намеренно смотрели в сторону, делали вид, что не замечают моих жадных глаз. Это возбуждало меня еще больше, как обещание, что должно сбыться.

То же и дома — разглядывая графики, я вдруг ловил себя совсем на других мыслях. Облако вожделения окутывало меня с головой — не в силах сдержаться, я искал в Сети порносайты, удовлетворял себя сам, как желторотый юнец. Так уже было, когда я создавал Семманта, но суть изменилась, и извратился смысл. Теперь свершение было ни при чем. И циновка Будды была не при чем, и даже Лидия — я мечтал не о ее теле. Напротив, желание уводило в сторону — возможно, это была месть. Будто назло той, что не хотела меня видеть, я рвался к обладанию десятками иных, прочих.

Пошли дожди, мой «недуг» стал еще острее. Всюду подстерегал запах мокрого асфальта. Он измучил меня, почти обессилил. Час за часом, забыв о делах, я сидел с открытыми окнами, тупо глядя на монитор, представляя разнузданнейшие картины. Они мерещились мне везде, терпеть все это было нельзя. Поборовшись с собой для вида, я признал — ничто уже не стыдно — и обратился к единственному способу, что был доступен. В ветреный и дождливый апрельский день я сел в машину и поехал в мадридский пригород — по адресу, взятому из газеты. Там располагался дорогой бордель.

Услугами жриц порока я не пользовался уже много лет. Последний раз это случилось в Париже, вскоре после расставания с Натали. Тот опыт вышел никчемен — мне попалась наглая, ленивая полька. Ничего хорошего я не ждал и теперь, но зуд желания был слишком силен. Сморщившись и глубоко вздохнув, я нажал кнопку дверного звонка.

Это оказался красивый дом — с мягкой мебелью в холле и радушной хозяйкой. Даже картины на стенах выглядели недешево, пусть и поскромнее, чем у графини Де Вега. Я был представлен его обитательницам; они входили ко мне по одной; их прикосновения, запах духов сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Каждая несла в себе целый мир, куда я мог так легко проникнуть — пусть ненадолго и не совсем взаправду. Все они были милы, необыкновенны, прекрасны. Я растерялся, не зная, кого выбрать, и назвал хозяйке имя последней — Росио — лишь потому, что все еще слышал его отзвук.

Дождь хлестал в стекла, завывал ветер. Плотные шторы ограждали нас от суеты и тревог. В большой полутемной спальне мы прожили краткие два часа общей жизни.

Я был ласков с ней, и она удивилась ласке и потом требовала ласки — еще и еще. Меня же поразил ее темперамент и — искренность, полное отсутствие позы. Вдруг показалось: не так уж важно, Лидия, не Лидия, Росио, Андреа… Я гнал эту мысль, чувствуя ее неправоту. Я недоумевал, кто такая Андреа — так ли звали еще одну из девушек, что знакомилась со мной в холле?

Мысль уходила, но оставалась неподалеку. Я растворялся в плоти Росио, будто спасаясь от всех мыслей на свете. Ее лицо, ее улыбка напоминали мне Лидию. Я понял: передо мною неуловимое. Я гляжу в глаза призраку любви!

Она рассказала мне про свой родной город, про покинутый колледж и недолгий брак. После душа она вытерла меня полотенцем и крепко, чувственно поцеловала в губы. Так целуют своего мужчину, когда расстаются с ним надолго. Я понимал, да, увидимся мы не скоро. Наверное, никогда — я терялся в догадках, можно ли прийти к ней еще? Ведь общая жизнь прожита как будто, может ли еще быть другая? И признаюсь, я едва удержался, чтобы не рассказать ей про Семманта.

С того дня и на шесть недель я стал завсегдатаем мадридских casas. В некоторых помнили мое имя, искренне радовались моему приходу. Я объездил множество злачных мест — выбирая их по случаю, наугад. Это был мой собственный хаос — сладчайший хаос, хаос-искус! Он был послушен мне, я в нем царил. Был его повелителем, господином.

Мне больше не нужны были утешения — в полумрак спален, пропахших развратом, меня влекли не страдания и не похоть. Я искал то самое, неуловимое — вновь и вновь и вновь. Осирис, умершее солнце, обрел новый лик, я его помнил. Чувство, потерянное так внезапно, превратилось в фантом, дразнивший меня без устали.

Я гнался за ним, набрасывался на беззащитные тела, жадно впитывал их соки. Нередко, границы придуманного плена отступали, пусть на ничтожную величину. Порой, оргазм нес в себе частицу освобождения. Был свершением, созиданием — в наичистейшем виде. Мне казалось, я воссоздаю подлинную гармонию мира. Нащупываю потайные струны — проваливаясь в наслаждение, в царство грез. И потом, выныривая, вспоминаю. Извлекаю из оставшегося в подкорке черты призрака, которого ищут все.

Конечно, поиск мой был тернист; удачи выпадали не так уж часто. Мне пришлось пройти через все круги, познать все стороны платного секса. Выманивание денег и плохая гигиена, грубость и отвращение, которое не пытаются скрыть — все это встречалось, не раз и не два. Иные из путан оказывались столь убоги, столь низкопробно-примитивно-животны, что я не мог заставить себя воспользоваться их телом. Порой между нами не проскакивало никакой искры, и я оказывался бессилен, несмотря на усилия партнерши. Иногда казалось, вот, эта девушка — открытие, настоящий клад. Ее смех, ее голос не могут, не должны обмануть. Но первое же прикосновение выдавало фальшивку, с самого начала становилось скучно, и я желал лишь чтобы все закончилось побыстрее. А потом содрогался, как от боли, не испытывая удовольствия. Даже иногда зарекаясь: больше не…