Семмант - Вадим Бабенко

Все пошло наперекосяк после кончины отца. Он погиб смертью тореадора, но об этой смерти стыдились говорить знакомым. Арагонский герой умер, изувеченный рогами, но то не были рога бойцового быка. Его убила молодая коровка, с которой он вышел поразмяться на заднем дворе своего поместья. Прямо с утра, в подштанниках и домашних туфлях. Без камзола, расшитого золотом, без плаща, без шпаги. Вооружившись лишь красным фартуком кухарки Хуаны. Еще зевая спросонья, без завтрака, без бритья… Он хотел проверить, насколько его вака, купленная на ярмарке в прошлый четверг, смела, сообразительна и подвижна. Достойна ли она недолгой страсти племенного быка Алонсо? Драгоценного семени быка Алонсо, стоящего немалых денег. Есть ли шанс, что из ее потомства отберут самца, годящегося на что-то — большее, чем эскалопы и филе? Самца, имеющего инстинкт убийцы — а значит, готового к ритуальной смерти от руки убийцы, оснащенного куда лучше?.. Вопросов было много, но вот ответов тореадор из Арагона получить не успел. Его коровка предприняла нежданный маневр, ее не остановили ни красный фартук, ни грозный оклик, ни величественный вид. Наверное, она оказалась слишком умна для ваки.

Я говорил Кристине — ты слишком умна для шлюхи. Да, — отвечала она, — я знаю, ну и что? Она вообще не стыдилась говорить правду — врала лишь слишком назойливым ухажерам, со всеми же остальными была брутально честна. Тело ее, гибкое и стройное, не умело жить наполовину — оно было юно, требовательно, ненасытно. Ремесло дорогостоящей путы не смущало ее ничуть. Смутить Кристину могло лишь только посягательство на ее свободу.

Она не раз начинала учиться — языкам, бизнесу, чему-то еще — но вскоре бросала, ее душа принимала лишь одну науку. Так случается, когда знаешь, в чем твой главный талант — непросто заставить себя тратить силы на остальное. Впрочем, Кристина была любознательна на редкость. Как-то я принес ей книгу, она принялась читать все подряд. Я принес стихи — она увлеклась стихами. Я рассказал ей про Модильяни, про Джексона Поллака и Аршиля Горки — она слушала, замерев, и плакала навзрыд. Она спросила меня однажды, кто такой Фрэйд, и я сказал ей — человек-комплекс. Спросила, из чего состоят черные дыры, я объяснил — из потерянных денег. Ха-ха-ха, — мы посмеялись вместе, понимая, что это шутка. Спросила, что такое нефритовый стержень, и я сказал ей — мужской член. Я так и думала, кивнула Кристина. Мы вообще очень хорошо понимали друг друга.

С ней я узнал все до конца про любовь, которая продается. Про то, что можно продать и купить — и про то, что нельзя, невозможно. Акции, золото, тела, вздохи… Все, на самом деле, перемешано в кучу. И везде ждет подвох, но ведь иногда забредаешь туда, где нет подвоха!

Я смотрел на нее и слышал колокол мудрейшего Скандапураны, тот самый звук, вобравший в себя все звуки. Смотрел и видел: она как будто вобрала в себя все женские черты на свете — в ней и Паола, и велосипедистка Стелла, и другие, имен которых я не помнил, и еще другие, которых, в воображении, я пока знал лишь по именам. Больше же всего меня ошеломила та самая полуулыбка Лидии Алварес Алварес, не сходившая с губ Кристины в момент близости. Это был знак, которым не пренебречь.

Если я буду твоим ангелом, устроит ли тебя размах моих крыльев? — спросила меня Кристина, и я не знал, что ответить. Я стал размышлять над этим и понял, что больше к ней не пойду. И действительно не пошел — ни к ней, ни к кому-то еще. Я почувствовал, что она будто очертила для меня горизонт событий — границы той вселенной, из-за пределов которой не может прийти ни одного сигнала. И дома разврата утеряли для меня смысл.

Пресловутый призрак был почти у меня в руках, но я увидел свой предел, дальше которого не шагнуть. Мне было мало слышать шуршание его одежд, чувствовать на лице дуновение от их взмахов. Я хотел большего — как всякий создатель. Хотел захватить его в свою власть, разобрать, как игрушку, узнать, что у него внутри. С жадностью естествоиспытателя я хотел владеть им — и не мог. Он был везде, принадлежал всем. Как нимфоманка Диана — все равно, из Манчестера или с холста Коро. И что с того, что Диана не брала денег?

При этом, мою картину мира будто вновь поместили в фокус. Контур ее стал отчетлив и резок. Я сделал все, что мог, и остался почти ни с чем, но чувствовал: за это «почти» можно уцепиться. Главное же — я опять дышал полной грудью. Придуманного плена стало меньше — на немалую часть.

Лидия, думал я, Лидия… Вот кем, если стараться, можно владеть безраздельно. Теперь мне было ясно, чего я хотел от нее с самого начала. Или — что, смутив дух, прошелестело крыльями в каминной Анны де Вега. Или — какой свободы желает женщина на самом деле. Она в полуулыбке — для тех, кто вовлечен в неутомимый поиск — и я разгадал, почему Лидия порвала со мной так сразу. Я даже придумал, как ее вернуть, что дать ей — такое, от чего она не отмахнется…

Следовало лишь признать: в душе она всегда была настоящей шлюхой. У нее просто не сложилось ей стать. На это можно делать ставку — мне не привыкать к смелым ставкам, да и, к тому же, у меня перед глазами совершенство из совершенств. Как насчет этого для зацепки?

Апатия улетучилась без следа, я теперь знал, что делать. Кристина Мария Флорес стала моей музой, превратившись в Адель.

И еще я понял: общая сущность — ее никогда и ни с кем не будет.

Мой новый план был небезупречен, но, при этом, обречен на успех. Он содержал в себе главное, что ведет к успеху — идею, у нее даже было имя. Еще я знал: чтобы вернуть Лидию, я должен сделать что-то красиво. И моя идея — она была красива, да.

Оттолкнувшись от имени, я стал двигаться дальше. Мне помогала его ткань, трепетная поэтика его звуков. Я придумывал девушку, которой не было никогда, создавал на бумаге лучшую куртизанку в мире. Или — пусть не лучшую, но близкую мне по духу. Близкую Лидии и Малышке Соне, двойняшкам из Сибири и циркачке с большим сердцем. Наижеланнейшую — такую, перед которой нельзя устоять. Она была высока ростом, белокура и зеленоглаза. У нее были изящные ноги. Ее звали Адель.

Конечно, все началось с Кристины, она подвигла и вдохновила, но — я хотел отойти подальше от прототипа. Было ясно: использовав ее одну, я получу лишь бледную тень. Непосредственный слепок с живого выйдет в этом случае скучен, сух. Нет, Кристина могла служить лишь началом, отправной точкой, а затем — очень многое следовало придумать самому. Где-то там, у отправной точки, были и Росио, Берта, Мелони… Лидия тоже была где-то рядом. Но не ближе остальных.

Адель, идеал гетеры, стала квинтэссенцией моих опытов. Отражением моих удач — в зеркале, скрывающем недостатки. Я говорил себе, что делаю это только чтобы вернуть потерянное. Говорил и лукавил — на самом деле, мне просто нужно было ее придумать. Зафиксировать все, что я открыл для себя за последнее время. Не вернуть, а сохранить — то, что я, казалось, приобрел. Хоть в этом мне не хотелось признаваться.

В любом случае, цель была ясна и понятна. Гелиевой ручкой на белоснежном листе я писал о девушке с белоснежной кожей. С бархатной кожей, неподвластной испанскому солнцу. С густыми ресницами и волосами из шелка.