Закон маузера - Валерий Большаков

— Ага…

Котов шатучей походкой пробрался в хвост, к «удобствам», чтобы отлить.

Оправившись, он открыл маленький лючок в жестяном унитазе и смутился — внизу видны были крыши домов, заснеженная улица…

Сделав вид, что ничего не было, Степан вернулся и плюхнулся в плетёное кресло рядом со столиком — это место в гондоле называли на моряцкий манер — кают-компанией.

Напротив устроился артофицер Князев.

Опять-таки, если с кораблём сравнивать, то Игорь был штурманом.

— Как там большевики поживают? — спросил Князев.

Степан поджался, поёжился.

— Да так себе… — промямлил он. — Голодает народ.

— Ну так… Ясное дело! Если у крестьян весь хлеб отбирать, а после делить! Заголодаешь.

— А что ж делать, если они сами не дают?

— А с какой стати они давать должны? — подивился Игорь. — Это ж их хлеб! Они полгода, считай, корячились, потом умывались, а продотрядовцы явились — и грабят!

— Ну почему сразу — грабят… — пробормотал Котов.

— А как? Вот батя мой, к примеру, запахал по весне, посеял, ходил потом, чуть ли не каждый комочек рукою разминал. А какой-нибудь комиссар придёт и все сусеки опорожнит? А батьку на что жить? Кору глодать, как тамбовцы?

Степан хотел было сказать, что в Тамбове кулаки бунтовали, чтобы пролетариев голодом морить, а их эсеры подзюкивали, но смолчал. Не дай бог, раскроют ещё…

— Они там смычку затеяли…

— Какую смычку?

— Между городом и деревней.

— А зачем?

— К-как?

— А так! Зачем все эти глупости городить? Вон как под нами! Глянь вниз! Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая. Вытянул её дед — и на базар! И продал. А на денежки те и себе рубаху справил, и бабке обнову, и внучке гостинец. Так-то!

У Котова на языке вертелись заученные истины, вроде товарно-денежных отношений и мелкобуржуазных пережитков, но он смолчал, впервые ощутив некую шаткость теории.

Всё вроде складно у Маркса выходит, а с жизнью никак не сочтётся.

Степан разозлился даже на Князева — всё так стройно было, понятно и просто, и на тебе!

— Я не понял… — затянул он, — а как это твой отец-помещик землю пахал? Сам, что ли?

Князев глаза выпучил, но сдержать хохот не смог.

Его поддержали и Матвей, и пулемётчик Чучелов, не зло прозываемый «Чучелом», и моторист Кулев.

— П-помещик… — еле выдавил Игорь, трясясь от смеха. — М-мироед… Ох-х, Стёпа, я вижу, красные тебе мозги чуток подвернули-таки! Это только у большевиков офицерьё сплошь помещики да буржуи, а мы-то беднота гольная! Иной мастеровой больше зашибал, чем поручик или даже капитан. А батя мой — из крестьян, дед и вовсе крепостным был. А у Левия нашего, Матфея, отец парикмахер. Тоже, знаешь, не из богатеев!

— Да-а… — вздохнул Матвей, заводя глаза к потолку. — Марципанов с серебра не кушали-с…

— Степан! — раздался голос Томина. — Сменяй!

— Слушаю!

Сменились, сбавили высоту. Опять сменились.

Бросив линию железной дороги, аэроплан шёл прямо к Горловке.

Повернув немного правее в поля, Томин уменьшил газ и пошёл вниз.

— Ищи место для посадки!

Капитан начал футах на трёхстах делать круги над степью.

— Вон место хорошее! Ровное!

— Вижу!

Воздушный корабль снизился окончательно на третьем круге. Мазнув взглядом по броневикам, выстроившимся в стороне, Котов скомандовал:

— Контакт!

Томин взял на себя, и «Александр Невский» покатился по снегу.

— Так, — бодро сказал командир, — полдела сделано!

— А здесь кто, вообще, стоит? — осведомился Котов, поглядывая на подбегавших солдат.

— Донцы, — уверенно заявил капитан.

— Не-е… — протянул Матвей. — Казаки, они на правом фланге. Дроздовцы здесь.

— Дроздовцы? — насторожился Степан.

Экипаж по одному спустился на утоптанный снег.

Котов задержался в гондоле.

— Точно, дроздовцы, — кивнул командир и встрепенулся вдруг: — Ёп-перный театр! Кирюха!

Он бросился навстречу молодому офицеру в чёрной кожаной форме.

— Томин! — захохотал тот. — Вот так встреча! Ты как тут?

— Да вот подарки на Рождество везу! Пудовые и потяжелее! Лично в руки красным передам, прямо в окопы! Ха-ха-ха!

Обернувшись, он крикнул:

— Игорь! Узнаёшь?

— Авинов! — ухмыльнулся Князев. — Здорово! Я смотрю, погоны-то уже без звёздочек!

— Знамо дело, на том стоим!

Сердце у Котова дало мгновенный сбой и зачастило.

Ах как славно…

Так ты здесь, враг мой разлюбезный! Не покидая аэроплана, Степан пригляделся.

На фотографических снимках, которые ему показывал товарищ Троцкий, Юрковский-Авинов был с усами, а у этого морда бритая. Но похожа. Да он это, он!

Тот самый белый шпион, убивший настоящего Юрковского, преданного делу революции, и занявший его место.

— А что это за форма? — заинтересовался Матвей.

— Текинцы мои вернулись, — заулыбался Авинов, — вон на те броневики пересели. А я нынче командую 1-й Особой автоброневой ротой!

— Поздравляю!

— Растут люди! — преувеличенно уважительно произнёс Томин. — Ну ладно, я в штаб, узнаю точно, куда мне подарки складывать, и назад! Матвей! Смотри, чтоб моторы не остыли!

— Будьте благонадёжны, ваше высокоблагородие!

Князев с Авиновым о чём-то оживлённо болтали, а Степан отошёл вглубь кабины, с любопытством поглядывая в окна.

За военным полем, на которое сел аэроплан, стояли бронеавтомобили, а ещё дальше пластались невысокие, основательные строения железнодорожной станции.

Корячились голые акации, торчала гранёная кирпичная труба с закопченным верхом.

Котов почему-то ожидал увидеть одних офицеров, однако как раз «их благороднее» не углядел.

Зато рядовых хватало — в шинелях и папахах, в полушубках и кубанках. Пехотинцы, артиллеристы, конники.

Мимо проходили путейцы и машинисты из паровозных бригад, они степенно здоровались с белогвардейцами, нисколько не различая в них враждебный элемент.

Котов покусал губу, соображая.

Момент выходит удачнейший — вот он, Авинов! А вот аэроплан.

Хватай беляка, волоки, вяжи — и на взлёт! И к своим. Ага…

А шиш с маслом не хочешь? Вот ведь…