Пусть мертвецы подождут - Роберт Райан

– Я держался из последних сил, – признался подполковник Соломон. – С Туэйтсом каждая поездка верхом превращается в кавалеристское наступление.

Соломон выглядел весьма подавленным, как будто в собственной шкуре и в униформе ему было одинаково некомфортно, и в целом Ватсону показалось, что этот человек не обладает способностью держаться как настоящий военный. Ещё на его руках были чудны́е пятна, похожие на возрастные, происхождение которых доктор не смог определить.

– Обычно мы здесь не ужинаем, – сказал Суинтон, меняя тему, – но время от времени любим похвастаться этим местом.

«Возможно, – подумал Ватсон, – или он не хочет, чтобы я общался с младшими офицерами».

– Боюсь, его светлость забрал с собой поваров и почти всех слуг, когда переселился в Лондон, – продолжил Суинтон, – так что мы кое-как заботимся о себе самостоятельно. Что будете пить?

– Скотч? – предложил Ватсон.

Дежурный в белом пиджаке вышел из тени, которую отбрасывала колонна, и принёс ему напиток. Ватсон мысленно отметил, что самостоятельная забота о себе была некоторым преувеличением.

– Прошу, – сказал дежурный. – Добавил чуток воды, как вы любите, сэр.

Ватсон посмотрел на солдата: за пятьдесят, седеющие волосы зачёсаны назад, открывая «вдовий мысок», глаза блестят, намекая на то, что жизнь – одна большая шутка.

– Райт? Билли Райт?

– Так точно, сэр. В прошлом был в Военно-флотском клубе, а теперь делаю коктейли в зоне хранения взрывчатых веществ Элведен до поступления новых указаний.

Ватсон взял свой стакан:

– Рад видеть знакомое лицо.

Райт в ответ на это дерзко подмигнул.

– Кстати, таково официальное наименование, – заметил Суинтон, бросив взгляд через плечо. – Зона хранения взрывчатых веществ. Кто бы ни спросил, мы тут проводим испытания боеприпасов. Вы знаете историю этого места? Элведена?

Ватсон повернулся:

– Я о нём слышал. Знаю, что им владел махараджа. – Доктор огляделся по сторонам. – Я понятия не имел, что он привёз Индию с собой.

– Если точнее, Пенджаб, – поправил Бут.

– Мой дядя Уолтер сражался в той войне, – сообщил Туэйтс. – Второй англо-сикхской. Семьдесят с лишним лет прошло. Он ещё жив. Почти сотня ему.

Суинтон сказал:

– Махараджа был королём-мальчишкой, ему было всего одиннадцать, когда мы взяли Пенджаб.

– Или, как мы говорим в моей стране, украли Пенджаб, – изрек Левасс певучим голосом, полным озорства.

Туэйтс бросил на француза сердитый взгляд.

– Сдаётся мне, нации, которая подарила нам Наполеона, стоило бы проявлять осторожность, бросая другим обвинения в захвате земель. – Он повернулся к Ватсону в поисках поддержки: – Не так ли, майор? А?

– Джентльмены, – с упрёком проговорил Суинтон, словно обращаясь к ссорившимся детям. – В виде части репараций мы попросили алмаз «Кохинур».

Левасс издал нетерпеливый возглас.

– Попросили? Скорее, потребовали. Насколько я помню, ваш лорд Дальхузи тайком вывез его под рубашкой. И доставил мальчишку в Англию, чтобы тот подарил алмаз королеве Виктории,[60] – проговорил он, восхищенно посмеиваясь. – Как умно. Если кто-то когда-то потребует его обратно, вы всегда сможете сказать: «Но ведь это был подарок».

Ватсон знал кое-какие детали этой истории. Махараджа впоследствии сделался заметной фигурой в обществе, подружился с принцем Уэльским и прославился как легендарный стрелок.

– Разве махараджа не впал в немилость из-за того, что попытался забрать обратно свои земли? – спросил Ватсон.

– Да. Заделался сторонником фенианского братства и русских. Умер сломленным в Париже, – сказал Туэйтс.

– Я бы не стал его слишком уж сильно жалеть, – прибавил Суинтон. – В этих краях немало смуглых юношей и девушек, кое-кто носит среднее имя Сингх. Нравились ему горничные, нашему махарадже. На одной в конце концов он и женился. После того как его первая жена умерла.

– Я нарисовал его сына. Фредерика. Принца Фредди. – Тихий монотонный голос принадлежал Соломону. – Не в этом доме. Этот ему пришлось продать, когда умер отец. Это было в Бло-Нортон-холле, его доме недалеко отсюда. Он теперь во Франции, с Норфолкской территориальной конницей. Я его видел, когда подбирал цветовую палитру.

«Палитру?» Теперь Ватсон понял, кто он такой и что за выцветшие пятна у него на руках.

– Простите, сэр, так вы Соломон Джозеф Соломон? Художник?

Мужчина кивнул и улыбнулся краем рта, довольный.

– Холмс вам позировал, не так ли?

– Давно это было, – подтвердил художник. – Кажется, результат ему не понравился.

– Холмсу? О нет. Не позволяйте его грозному виду обмануть себя. Он не хотел показаться тщеславным. Но у него точно не было никаких нареканий. – Портрет детектива – с выпяченным подбородком, нахмуренным лбом и трубкой, застывшей на полпути ко рту, – был прислонён к каминной доске в 221-Б. Он производил сильное впечатление и почти заставлял услышать, как этот великий ум решает задачку на две или три трубки. – Картина была гордостью Бейкер-стрит.

– А где она теперь? – спросил Соломон.

Ватсон точно не знал, что стало с портретом.

– На хранении, – дипломатично сказал он, – пока не найдётся подходящее место, чтобы снова его повесить.

– А как мистер Холмс? – спросил Соломон.

Ватсон огляделся, гадая, знает ли кто-то из присутствующих о его судьбе. Была ли эта с виду общительная компания мужчин частью заговора, который отнял его друга? Но все просто ждали, что он ответит.

– Отошёл от дел, – коротко ответил Ватсон. – А вы, сэр?

– А-а. Я теперь простой маляр. – Соломон повернулся к Суинтону: – Как мне напомнил сегодня один из ваших офицеров.

– Лишь временно, – сказал Левасс, высыпая пакетик порошка в стакан с тоником. – От подагры, – объяснил француз, заметив, что в Ватсоне проснулся профессиональный интерес. – Пищевая сода.

– Чтобы нейтрализовать кислоту в крови, – сказал Ватсон. Сам он не страдал этой болезнью, но видел множество пациентов, которые годами мучились от распухших суставов или такой чувствительной кожи, что, проведя по ней пером, можно было вызвать мучительные страдания. – Кстати, греки питали безграничную веру в вишнёвый сок.

– Правда? – спросил Левасс, выпив раствор с содроганием. – У него вкус точно получше, чем у этого.