Придон - Юрий Никитин

Кожастый сказал торопливо:

– Да читаю, читаю… Государственные дела поспешательстване терпят. Ваш батюшка не был таким… прыткучим. Всегда все решал неспешно, визбирательной рассудительности. Обязательно после сытного обеда, когда мыслирождаются мудрые, неторопливые… Да-да, читаю: «…упиваются по-куявски… На пирподали жареных Лебедев, а потом принесли уже печеных гусей. Ну, гусь это тожепочти лебедь, но все-таки гусь, и если бы не дивная гречневая каша, чтовнутрях, да печеные яблоки, то и ваще до лебедев им бы далеко, а так еще и сожгучими травками, да когда жареные перепелочки по бокам…»

Он читал, читал, читал, слушающие начали причмокивать,громко глотать слюни, кто-то не выдержал и побежал на кухню. Годлав, ранее отгнева красный, теперь начал медленно бледнеть. Кожастый бубнил, бубнил, иногдаувлекался так, что начинал причмокивать и сладострастно облизываться.

Годлав грянул страшно:

– Палач!.. Если еще раз скажет про еду – руби емуголову! Мне эти жареные кабанчики уже в печенках сидят! Только услышу прожареных кабанчиков – у меня разлитие желчи начинается!

Советники задвигались, загудели. Казидуб, старый и мудрый,скрюченный от многих болезней, ему лекари велели есть только овсяную кашу, да ито не больше двух горшков в день, из-за чего он все остальное ел только поночам, поддержал подобострастно:

– Истинно рек, князь-батюшка!.. Что ты все о еде иеде?.. Пропусти это все к такой матери!.. Сказано – пропусти, вот ипропусти!.. Давай сразу о вине. Что он там написал о подвалах?.. Правду ли, чтоу Велигора вина со времен самого славного Тараса Младшего? Или брешут?..

Годлав уже не бледнел, дальше некуда, бледность медленно истрашно сменялась жуткой синевой.

Кожастый уткнулся носом, бормотал, пускал слюни, возвращалсяи начинал сначала, наконец отыскал место, где Промек описывал подвалы, гдебочки в один ряд, кувшины в другой, подвал таков, что половину дворца можноупрятать, но это только первый подвал, а там ниже еще один, и вот уже когдаспустились туда…

Тут уже чмокали и роняли слюни все, кроме князя, что стиснулкулаки, стиснул челюсти, стиснул сердце и волю в кулак, стиснулся весь, чтобыне сорваться и не начать крушить, убивать, истреблять это все двуногоескотство, расплодившееся в отсутствие очистительной артанской грозы.

– Ишь ты, – донесся как сквозь вату задумчивыйголос одного из воевод за спиной Годлава. – Выходит, не врали старики… Да,ради глотка такого вина можно хоть в ад. А они, бесстыдники, кувшинамихлестали! Никакого уважения к сединам такого напитка.

Кожастый сказал почтительно:

– Говорят, когда подают такое вино, за стол вместе сгостями незримо садятся сами боги. И пируют.

Воевода почесал затылок:

– Да? То-то помню, хорошее вино всегда кончаетсябыстрее…

Годлав выдохнул жар, заставил себя успокоиться, он же князь,а не раб, князь должен уметь держать себя в руках, сказал ровным голосом, хотявеликая тоска и безнадежность заползли в измученное сердце:

– И это все?.. Больше ничего не написал?

– Все, – подтвердил Кожастый. – Твой сын,великий князь, совершил настоящий воинский подвиг! Он пошел доблестно к врагу,упоил его вусмерть…

Воевода поддержал:

– И его военачальников. Так что сегодня битвы не будет.У нас еще не меньше суток, чтобы набрать войско.

– А то и больше, – подал голос кто-тосзади. – Молодой Промек хошь слона упоит. Чудо-юдо рыбу-кит перепьет!..Там все сейчас лежат покотом, хоть иди и вяжи.

Годлав сидел настолько слабый, что впервые не было сил дажешевельнуться. Мелькнула мысль, что впервые его поднимут под руки, как ужедесяток лет водят престарелого Дубинца, препроводят в покои. В покои, на покой.В покойники.

– Нет, – прошептал он. Сделал усилие, напрягся,стараясь, чтобы жалкий шепот перерос в привычный властный рев. – Нет… бытьтакого не может. Я не люблю сына… И он меня не любит… Но чтобы вот так…

Кожастый с недоумением перевел взгляд на лист, повел носом,вскричал радостно и удивленно:

– Ага!.. Тут после всех этих «Любящий сын» и прочейхреновины… ха-ха, любящий, еще и маленькая приписка. Мелкими буковками, совсеммелкими… Да еще как курица лапой… Слепая курица хромой лапой… Ага, вот: «…яуговорил Ральсвика двинуть войска против нашего соседа князя Огрядного. Двоесуток войско отдохнет, приведет себя в порядок!..», ага, отдохнет!.. На такуюораву запасов вина в подвалах как раз на двое суток беспробудного… «…в порядок,после чего я вернусь, бодаться с Огрядным мне неинтересно». Ну, еще бы! Мы всезнаем, что наследнику интереснее… «…на сем кончаю письмо окончательно, целуюеще раз, любящий сын. Кстати, Илона передает привет и тоже тебя любит».

Годлав вздрогнул, безжизненное тело словно пронзилосудорогой.

– Что? Что ты прочел?

Кожастый снова повел носом по листу бумаги:

– Тут так написано, князь-батюшка. Правда, коряво, нотеперь я Промека не виню. После тех подвалов… он в самом деле свершилподвиг – такое писать.

Воевода скептически хмыкнул:

– Промек?.. Да он лежит под столом в жопу пьяный. Этокто-то из варваров.

На него набросились:

– Варвары – неграмотные!

– А варвары не упились?

– Если Промек диктовал – то он, значитца, непьяный!

Годлав ощутил, что его поднимает неведомая сила. Телоналилось горячей мощью, он проревел страшным голосом:

– Что написано в приписке? Палач!

Появился наконец-то палач, вытащил из-за спины длинный меч сшироким мясницким лезвием. Помощник палача выкатил на ковер перед трономдубовую колоду.

Кожастый торопливо пробубнил:

– «Илона передает привет и тоже тебя любит». «Илонапередает привет и тоже тебя любит». Тут так и написано: «Илона передает тебепривет и тоже тебя любит»!.. Наверное, он хотел сказать, что и на небесах твоядочь смотрит на тебя с умилением и дочерней любовью, даже там не перестаетлюбить тебя, хотя там ее окружают достойные лю… тьфу, достойные существа, както боги, пэри и всякие дэвы.

Годлава трясло, челюсти стиснул с такой силой, что зубыпогружались в челюсти, как в мокрую глину. Сын никогда не вспоминал осуществования богов или асуров. Если он сказал, что Илона передает привет, тоон видел Илону и она в самом деле передавала ему, отцу, привет!.. Но как этоможет быть?

– Вернирог, – велел он резко. – Вели запрячьсамых быстрых коней. Рудник, ты сейчас же отправишься в стан варваров. Узнаешь,что случилось с моим сыном. И вообще… узнаешь все. Ты меня понял?

Рудник поклонился:

– Понял. Как не понять? Когда велишь отправляться?