Money. Неофициальная биография денег - Феликс Мартин

Идея, что предоставленное самому себе монетарное общество склонно к созданию запредельных объемов долга, не нова. В июне 1919 года Джон Мейнард Кейнс вышел из состава британской делегации на Версальских мирных переговорах. Союзники, стремясь выжать из побежденных немцев все, что только возможно, назначили им огромные репарации. По их словам, это был единственный способ гарантировать, что агрессор усвоит полученный урок и настанет эпоха мира во всем мире. Но Кейнс понял, что новые финансовые обязательства Германии нереализуемы и попытка потребовать их выполнения не приведет ни к чему хорошему. В декабре 1919 года он опубликовал «Экономические последствия мира» – книгу, в которой, дав подробный отчет о прошедших переговорах, буквально умолял союзнические страны уменьшить репарационные поборы с Германии. Его предложение было расценено как глупость, и глупость опасная, равнозначная стремлению пошатнуть устоявшиеся правила международной финансовой системы – основы стабильности и мира. Однако прогноз Кейнса оказался пророческим. Германия, не способная восстановить экономику и, как следствие, выплатить репарации, покатилась к полному экономическому коллапсу – достаточно сказать, что уровень гиперинфляции достиг рекордных для того времени показателей на планете. В 1923 году, как и предсказывал Кейнс, произошел дефолт, и союзникам пришлось переписать условия соглашения о репарациях.

К тому моменту Кейнс уже подготовил анализ общих уроков, извлеченных из этой внешнеполитической ошибки. Версальский призрак незримо присутствует на страницах его «Трактата о денежной реформе». Невероятные по объему долги создают не только политики на мирных переговорах, пишет он. Проблема кроется в природе монетарного общества: «Влияние ничем не сдерживаемого ростовщичества велико. Если бы накопление процентов продолжалось на протяжении многих поколений, половина населения была бы рабами другой половины». Поэтому в конечном счете виноваты в возникших проблемах те, кто превозносил соблюдение контракта в ущерб высшему закону, гласившему, что любой контракт должен быть справедливым, иначе он невыполним, – то есть победители на Версальских переговорах, последователи Локка. «Подобные люди, – продолжает Кейнс, – игнорируют величайший из всех общественных принципов, то есть фундаментальное различие между правом индивида на расторжение договора и правом государства на контроль закрепленных законом имущественных прав, и являются злейшими врагами того, что сами хотят сохранить. Ничто не может обеспечить незыблемость контракта между двумя лицами, кроме права государства на пересмотр условий, если они стали невыносимыми». Иначе выражаясь, денежная доктрина Локка привела к парадоксальному результату. Одного уважения к контракту оказалось недостаточно для выживания и процветания монетарного общества, мало того, выяснилось, что «абсолютисты контракта… и есть настоящие прародители революции».

Кейнс был прав. Истинная природа и финансовых кризисов, и методов борьбы с ними продемонстрировала фундаментальный изъян в логике Локка и его сторонников. Деньги обещают организовать общество так, что в нем будут и свобода, и стабильность. Для этого они сначала превратят общественные обязательства – традиционные права и обязанности, принципиально несоизмеримые друг с другом, – в финансовые обязательства, которые поддаются измерению в одних и тех же единицах абстрактной экономической ценности. Затем эти финансовые обязательства должны стать ликвидными – то есть доступными для обмена между людьми. Проблема в том, что в мире царит неопределенность. Ликвидность испаряется, платежеспособность переоценивается, а бывшая минуту назад функциональной и живучей сеть долговых обязательств внезапно перестает быть таковой. Эта сеть взаимосвязанных долгов должна уметь адаптироваться к изменившейся ситуации, но есть одна сложность. Деньги создали систему, заинтересованную в сети долговых обязательств, – но именно в том виде, в каком она была на момент создания. Ключевой вопрос: что произойдет, когда обстоятельства (а вместе с ними и сеть долгов) изменятся? Локк и его последователи не дали на него ответа.

Как так получилось, что новая дисциплина упустила из виду проблему долгов и вызываемой ими финансовой нестабильности? Почему она не известила благодарных жителей новой Утопии об этом изъяне в ее фундаменте? С учетом последующей финансовой истории это был серьезный недосмотр. Одна очевидная посылка пользуется популярностью уже несколько веков: финансовая наука, как и экономика в целом, – просто-напросто безнравственная, порочная дисциплина. Эту точку зрения высказывал, например, Никола Орем, согласно которому ортодоксальные экономисты суть марионетки денежного класса, а их якобы объективные теории на самом деле не более чем уловки и трюки определенных заинтересованных групп. Название получившей «Оскар» документальной ленты американского режиссера Чарльза Фергюсона суммирует подобные воззрения. Современные экономисты, считает режиссер, отнюдь не беспристрастные ученые, хоть и выдают себя за них. Они просто рупор банковского лобби, и им платят очень хорошие деньги, чтобы они создавали сложные интеллектуальные конструкции, оправдывающие аморальные коммерческие действия. Весь долговой кризис – дело рук «Инсайдеров».

Но есть и другая вероятность. Впрочем, она в конечном итоге тоже не утешает, скорее наоборот. Что, если действительная причина хронической неспособности экономики взглянуть на реальность монетарного общества – не вина денежных классов? Что, если это результат ошибки на уровне идей? Иначе говоря, что, если проблемы в структуре монетарного общества никто не изучал потому, что теоретики искренне верили, что изучать нечего? Реальный виновник существования гигантского пробела в теории Смита – не заинтересованные группы, а идея – идея традиционного понимания денег, развитая Джоном Локком.

Проблема в том, что попытки Джона Локка сделать деньги безопасными для государственного строя имели скрытую, неявную цену. Как показал спор о перечеканке монет, понимание природы денег Локком было прямо противоположно точке зрения Лаундса и его коллег, «прикладных» экономистов. Для них было очевидно, что фунт – просто абстрактный стандарт экономической ценности. Он утратил свою ценность относительно серебра – последовала инфляция, в результате которой стоимость серебра возросла. Монеты потеряли часть содержавшегося в них серебра, поскольку фунт утратил свою ценность. Локк же предлагал диаметрально противоположную трактовку. Фунт был просто определенной мерой веса серебра. Фунт утратил ценность, потому что монеты утратили содержавшееся в них серебро. Старая точка зрения гласила, что деньги – это кредит, а монеты – просто физическое отражение этого кредита. Новая точка зрения утверждала, что деньги – это монеты, а кредит – просто отражение этих монет. Лаундс с коллегами считали, что Земля вращается вокруг Солнца. Локк же объяснил, что на самом деле Солнце вращается вокруг Земли.

Последствия подобного взгляда на Вселенную оказались драматичными. Словно деньги, подобно Алисе, оказались в Зазеркалье – в мире, где центральной проблемы, занимавшей человеческие умы на протяжении веков, просто не существовало. В первую очередь речь идет о том, каково в регулировании социальной жизни место монетарного общества и какую роль должна играть его центральная идея – понятие экономической ценности. Как мы уже видели, эта проблематика существовала со времен изобретения греками денег. Однако в зазеркальном мире общепринятого понимания денег все обстояло иначе. Экономическая ценность воспринималась просто как свойство естественного мира – подобно весу, длине или объему. Как следствие, было бессмысленно возмущаться тем, что кто-то назвал цену человеческой жизни – как было бы бессмысленно возмущаться, что кто-то измерил расстояние между Пхеньяном и Сеулом.