Синяя канарейка - Олег Александрович Волков

бдит. И, чёрт побери, – Геннадий Григорьевич рухнул на спину, – хорошо бдит. Здесь даже существует специальная программа по экстренной медицинской помощи самоубийцам. Меня пару раз буквально за яйца вытащили с того света. Так что тупо наглотаться снотворного или полоснуть по венам бритвой не получится.

Чем глубже в лес, тем толще партизаны. Николай Павлович качнул головой. Кто бы мог подумать: в тихих «Липках» кипят горячие мексиканские страсти. Хоть слезливый сериал снимай. «Санта-Барбара» будет тихо рыдать в сторонке.

– Это, – Геннадий Григорьевич приподнял в ладони безопасную бритву, – подготовка к третьей попытке. Я учёл печальный опыт и пока думаю, как ловчее пустить бритву в дело. Нужно действовать наверняка. Просто так проглотить лезвие не получится. Но тут появились вы и предложили мне альтернативу. По крайней мере, в пустой комнате на полу я сдохну от жажды с мыслью, что у меня всё же хватило смелости попробовать. В любом случае я ничего не теряю.

Вот это номер! Николай Павлович отвернул лицо, глаза уставились на широкую крону липы за большим квадратным окном. Глубоко в лесу нашёлся особо толстый партизан. Идея Алексея Остовского, штатного физика «Синей канарейки», и в самом деле оказалась гениальной. Только, на будущее, нужно более тщательно интересоваться не только тем, что было до инвалидности, но и ходом лечения. Наверняка обе неудачные попытки суицида зафиксированы в медицинской карте Геннадия Григорьевича. Как жаль, Николай Павлович тихо вздохнул, что у него не хватило терпения ознакомиться с ней от корки до корки.

– Хорошо, будь по-вашему, – Николай Павлович поднялся с металлической табуретки для посетителей. – Будем считать, что предварительное согласие вы уже дали. Я буду вашим куратором на всё время вашей работы на мою контору. А теперь вам придётся запастись терпением.

– Это ещё почему? – Геннадий Григорьевич недовольно нахмурился.

– Бюрократия, – Николай Павлович развёл руками. – На различные согласования и увязки могут уйти недели. Я не могу, не имею права, прямо сейчас погрузить вас на носилки и вынести из этой палаты. Это, знаете ли, будет уголовно наказуемое деяние.

– Торопиться мне некуда, – Геннадий Григорьевич пожал плечами. – Дальше парка «Липок» я никуда не денусь.

– Тоже верно, – Николай Павлович улыбнулся. – Ну а теперь я, всё же, пойду. Всего вам наилучшего.

– Как? – Геннадий Григорьевич приподнялся на левом локте. – Вы не конфискуете у меня опасную бритву?

– И даже не расскажу о ней той симпатичной медсестре за стойкой администратора в вестибюле.

– Но-о-о…, – глаза Геннадия Григорьевича растерянно забегали из стороны в сторону, – почему?

– Попытки суицида не проходят бесследно. Если ваша психика потеряла устойчивость, то лучше вы покончите с собой здесь, в «Липках», нежели у меня на секретном объекте, – Николай Павлович перекинул пиджак через левый локоть.

– Вы циник.

– Работа такая. Но, на следующую нашу встречу, так и быть, обещаю принести цветы и апельсины.

– С меня вполне хватит и апельсинов, – Геннадий Григорьевич несколько нервно расхохотался. – Не люблю живые цветы. Они, знаете ли, демаскируют.

В вестибюле, возле стойки администратора, Николай Павлович аккуратно повесил обратно на вешалку больничный халат. Синие полупрозрачные бахилы благополучно спланировали в специальную корзину для мусора. На широком крыльце интерната Николай Павлович вдохнул полной грудью. Нужно признать, что визит в «Липки» оказался на редкость удачным. В этих стенах можно будет навербовать много добровольцев. Правда, если только эксперимент с Геннадием Мастэном выгорит. Впрочем, в самом плохом случае, больше недели в Стартовом меню он не протянет.

Глава 4. Огонёк надежды

– Как вы себя чувствуете? – Николай Павлович протянул полный стакан, маленькие блестящие капельки воды осели на его ребристых боках.

– Ужасно, – дрожащими пальцами Верблюд тут же подхватил предложенный стакан. – Такое ощущение, будто меня волокли пару сотен километров за ноги по вконец убитой дороге.

– Ну, можно сказать, – Николай Павлович усмехнулся, – в некотором роде так оно и было.

Простая вода оказалась на удивление очень вкусной. Верблюд с превеликим удовольствием осушил стакан до дна. В глубине души тут же всколыхнулись почти забытые воспоминания. У воды из-под крана не бывает столь изумительного вкуса. Подобную воду можно найти только в не тронутых человеком уголках дикой природы. Это радует.

– На базу «Синей канарейки» вас доставили в бессознательном состоянии, – Николай Павлович осторожно вытянул пустой стакан из пальцев Верблюда.

– Теперь понятно почему, прямо на аэродроме, фельдшер вколол мне снотворное. Только к чему такие сложности? – Верблюд вопросительно уставился на Николая Павловича.

– Потому что вас и в самом деле везли не одну сотню километров по вконец убитой дороге. И усыпили вас ради вашего блага. Иначе каждая колдобина и яма отложилась бы в вашей памяти в виде весьма мучительного воспоминания.

– Это верно, – Верблюд склонил голову набок.

Долгая и комфортная жизнь в уютном интернате в дальнем Подмосковье вконец расслабила его. Верблюду и в самом деле давно, очень давно, не приходилось передвигаться по ухабам и колдобинам российских дорог. Максимум преодолевать низенькие дверные пороги и спускаться по стальным рельсам для инвалидной коляски с крыльца «Липок» во время редких прогулок в парке. И вот теперь его настигла неминуемая расплата – каждая мышца гудит и болит, голова трещит так, будто неделю, не меньше, жрал самый палёный самогон без закуси. Впрочем, Верблюд с интересом оглянулся по сторонам, оно того стоило.

Куда его завёз самолёт ВТА России – бог его знает. Но это точно не палата «Липок». Комната, хотя, всё же, палата, предназначена для двоих. Однако в ней Верблюд оказался один, соседа нет и не предвидится. Стены и потолок обшиты прямоугольными панелями приятного мягкого цвета, квадратные светильники свисают на небольших металлических стойках. Что самое интересное, окон в палате нет. Вообще нет. Лишь в верхнем левом углу можно заметить стальной короб воздуховода.

Но то, что он всё-таки в медицинской палате, а не в жилой комнате, громче всего говорит больничная кровать. Добротная такая, с низенькими перилами. Причём как верхнюю часть, так и нижнюю, можно поднимать и регулировать по высоте. По левую руку от кровати застыла инвалидная коляска. Причём новенькая, шины на чёрных колёсах сияет будто полированная.

– А почему мне пришлось ждать не две недели, как вы обещали, а целых два месяца? – пальцами левой руки Верблюд дотронулся до лба, голова