Свидетель - Галина Манукян

Я сжала свою волю в кулак, чувствуя, как та сворачивается в плотный, огненный шар в моем животе. Вытянула руку, осторожно шагнула вперед, нащупывая ступней поверхность, и выдохнула:

— Делайте, что должны.

— Она что, слепая? — удивился второй.

— Какая разница, — ответил солдафон.

Меня подхватили под локоть. Через минуту я сидела в автомобиле, пристегнутая не наручниками, а всего лишь ремнем безопасности к креслу рядом с носителем казарменного запаха. Он решил, что слепая никуда не денется и так. Пристегнул, чтоб не рыпалась.

После прикосновения мне уже было известно о том, что этот мужчина лет сто назад был глупой, как амеба, женщиной, а до этого камнем, и преданным хозяину псом, и заезженным тяжеловозом, которого в итоге сдали на скотобойню… Вряд ли стоило ждать от него милости, он еще не знает, что это такое.

От двух других, усевшихся на передние сиденья, тянуло холодом равнодушия. Они бесцеремонно обрадовались моей слепоте, решив, что всё пройдет легко и быстро. Я должна была их ненавидеть, но не стала.

Мы ехали долго, прочь от всплесков огней и оживленного движения, наверное, за город. Тихо и жадно я пила запах осени, струящийся из окна, словно им можно было напиться, и, тщетно пытаясь не дрожать, думала, что у всего свое время. Время распускаться, созревать и умирать, сливаться с землей, из которой всё произрастает. Мне было очень страшно, но я говорила себе, что деревья, видимые теперь штрихами, не кричат возмущенно: не хотим терять листья, не хотим умирать! Им никто не обещал иного, как и мне.

Я не знала ничего: сколько мне отсчитано, куда я приду и когда умру, я могла лишь дышать, вдохи и выдохи — это всё, что у меня есть. Слезы текли сами, но и я радоваться никому не обещала.

Внезапно справа, из чащи еле заметных штрихов выскочило яркое желтое пятно и остановилось прямо перед нами.

— Лось, бля! — заорали впереди.

Завизжали тормоза. Автомобиль резко свернул к обочине, и ремень безопасности впился мне в грудь. Пространство завертело меня то кверху ногами, то книзу — под чужие вопли. Кто-то тяжелый со всего маху упал на меня и откатился, когда машина перевернулась снова. Раздался глухой удар. Тугой волной меня вплющило в спинку кресла, встряхнуло так, что мое горло перехватило с громким, захлебывающимся звуком. А затем всё прекратилось.

Я не отключилась, прижатая к спинке ремнем безопасности. Контуры людей больше не светились, только штрихи растений. Вокруг пахло кровью, потом и бензином.

С большим трудом я высвободилась из пут заклинившего в защелке ремня, и открыла мятую дверь. Ни один из моих спутников не издал и звука. Казалось, они вообще исчезли. Я вздрогнула, догадавшись: они не исчезли, все трое погибли от удара и многочисленных переворотов. Ведь только я была пристегнута. А это значило, что прямо сейчас я была свободна. И меня никто не убьет…

Я вижу то, что живо; мертвое не излучает свет, — поняла я. Голова закружилась от смешанных чувств: я выжила, освободилась, но вот в чем заключалась ирония — я понятия не имела, куда идти. Под ногами ощущалась земля. Вокруг царила тьма, беспорядочно расчерченная штрихами света. Я нащупала висящую на плече сумку, убрала с лица рассыпавшиеся пряди. И застыла, прислушиваясь.

Лес жил шорохами и звуками, пах влагой, грибами, прелой листвой. Где-то хрустнула ветка. Ветер пробежал по листьям, сбивая с них капли, тревожно вскрикнула птица. Странное чувство: быть в незнакомом месте, и не видеть — что там, в шаге от меня: дерево или куст, или это трава опутала своими прядями крутой овраг. А, может, мне все чудится, и я стою на краю обрыва. Как узнать?

Сердце мое забилось, переполошенное, растерянное. Я попросила: «Вселенная, ты не покинула меня, не покинь и сейчас». На лоб упала капля. Из-за спины, откуда-то издалека, словно с другого конца мира залаяли собаки. Я обернулась. Значит, в той стороне люди? Оттуда же послышалось шуршание шин, звук проезжающего автомобиля.

Я сделала шаг, по лицу не больно хлестнула ветка, заставив отпрянуть. Страх, как преданный страж, тут же вернулся. Удивительно, но теперь меня не пугали только мертвые люди в искореженной ударами металлической коробке. Больше страшило живое. Я провела ладонью по лицу: как бы вовремя было вернуться зрению! Но, видимо, Вселенная не припасла для меня такого туза в рукаве.

Я собралась с духом, осторожно подняла руку и, нащупав, отодвинула ветку. Сделала шаг, другой. Ветви задели мои волосы и остались позади. Надо было научиться понимать то, что мне дано было видеть: возможно, в замысловатых рисунках света был смысл?

Крупная капля снова упала мне на лоб, прямо по центру, и скатилась меж бровей к кончику носа. Буду считать это знаком. Надо посмотреть на всё иначе, наверное… Человек зрячий размеживает утром веки и просто видит. Попробую и я проснуться прямо сейчас.

Я зажмурилась, потом расслабила веки и начала дышать. Мерно, спокойно, как в медитации. Не скажу, что получилось сразу. Куда естественней было впасть в панику. Но разве она выведет меня отсюда? Поэтому я не стала цепляться к пугающим мыслям, позволила литься фоном всем этим «ты погибнешь, упадешь в яму, подвернешь ногу…, тебя не найдут… а вдруг здесь водятся волки…», а сама, как во время пути сюда, принялась просто ловить вдохи и отпускать выдохи. Через несколько минут пришла догадка: если считать каплю знаком, почему бы не вывести выдох оттуда, из межбровья? В конце концов, говорят же, что там находится пресловутый третий глаз. Возможно, он окажет помощь испортившимся обычным двум?

И я сконцентрировалась на собственном лбу, питая его дыханием. Скоро я почувствовала в межбровье что-то нематериальное, словно под кожей и лобной костью зародился сгусток энергии. Мое дыхание наполняло его теплом и силой. Несмотря на зябкую прохладу Подмосковья, мне стало жарко. И тогда я открыла глаза: всё те же штрихи…

Вырвался сдавленный стон, я хлебнула воздух раскрытым ртом. Встряхнула головой в сердцах: черт, не вышло из меня Нео из третьей «Матрицы»! Увы, мне никто не дал синюю таблетку, чтобы выбраться отсюда…

Хорошо, — сказала я себе, — не всё так сразу. Снова закрыла глаза, думая, что потом пойду куда-нибудь в любом случае, пусть даже наугад, пусть сверну шею. Сколько можно давать волю страху-стражу?! Борясь с нетерпением, я не распахнула веки в один момент, а прищурила их, будто притворяясь спящей, и медленно-медленно, по миллиметру принялась раскрывать.

В дымке меж ресниц вспыхнули пятна, как если бы осенний лес был усеян светлячками. Я затаила дыхание: так это было красиво! И позволила глазам открыться полностью, без напряжения, свободно. То, что предстало перед моим взором, было прекрасно: штрихи сплетались в серебристые стволы деревьев, более яркие в середине, и тающие по краям, колышущиеся под ветром серые с голубым ветви, принимающие причудливые формы, ковер трав с черными пятнами умерших листьев. Казалось, передо мной был негатив фотографии леса с той лишь разницей, что мой переливался искристостью, блеском, как морозный иней в лунном свете, и тоже дышал, будучи одним большим, сказочным существом, живым и трепетным.