Компаньон ее сиятельства - Эванджелина Коллинз

— Гидеон?

Она протянула руку к твердой выпуклости его бицепса. Кончики пальцев скользнули по шелковистой коже.

Он быстро зашагал через комнату, держа одежду и сапоги в руках.

«О Боже, что я натворила?»

— Гидеон, постой! Он не остановился.

Резкий звук захлопнувшейся двери превратил в осколки то, что осталось от ее сердца.

Быстро одеваться — умение, которое Гидеон освоил давным-давно, но сегодня он сделал это за исключительно короткое время.

«Пусть скажет спасибо, что я вообще оделся». Он решительно захлопнул дверь. Резкий звук эхом прокатился по пустому коридору. Велико было искушение, выйти из дома в чем мать родила. Где-то под ложечкой горело дьявольское желание выставить напоказ правду о его пребывании в Боухилле. И все же благодаря укоренившейся привычке он обнаружил, что натягивает брюки. А уж набросить на себя оставшуюся одежду было делом нескольких секунд.

Резким, порывистым шагом он спустился с лестницы. Руки его дрожали от с трудом сдерживаемого гнева, когда он завязывал галстук в жалкой пародии на узел.

Неужели она не понимает? Даже если у них нет мужа, даже если они вдовы, он никогда не проводит всю ночь в их постелях и никогда не спит с ними рядом. Это слишком интимно.

Он с издевкой фыркнул. Как будто проведенная с Беллой ночь могла ухудшить дело. То, что она попросила его остаться, кричало громко и ясно, что она не понимает правил их любовной связи. Не спать вместе, никаких личных разговоров, французские письма не выбор, а требование, и продолжительность их пребывания вместе условленна заранее. Таковы правила, черт побери, и их следует выполнять.

Он не мог поверить, что Белла опустилась так низко. Швырнула деньги ему в лицо, словно они одни могут купить его полное подчинение. Будь она проклята!

При звуке отдаленных шагов по мраморному полу переднего холла, сливающихся с его шагами, Гидеон взглянул через плечо. Высокая, крепко сбитая женщина, одетая во все черное, шла по коридору, ведущему в заднюю часть дома. Он повернулся на пятках.

— Миссис Кули.

Экономка Беллы остановилась и обернулась. Глаза ее вспыхнули при виде того, как небрежно он одет, — она была явно шокирована. Он спустился с лестницы прежде, чем успел застегнуть жилет и сюртук. Губы женщины вытянулись в тонкую линию.

Слуги никогда не упускали случая дать ему знать, не важно, насколько тонко или открыто, что они на самом деле думают о нем, когда их хозяйки нет поблизости. Он считал, что уже давно привык к этому. Однако презрение, написанное на ее лице, откровенная неприязнь резали острее и глубже, чем десять лет назад, когда дворецкий впускал его в дом дамы для его первого свидания за пределами борделя Рубикон.

Она не могла знать наверняка, что он жиголо, и скорее всего полагала, что он джентльмен, просто знакомый ее сиятельства. Уловка с «кузеном» теперь окончательно исчерпана. И все же достаточно того, что он знает правду. Гидеон пожалел, что не привел себя в порядок до того, как выйти из гостиной. Он отчетливо сознавал, что волосы его торчат во все стороны, взъерошенные пальцами Беллы.

Гидеон отодвинул в сторону побуждение предложить оправдание своей небрежной внешности и призвал на помощь гнев, все еще бурлящий в жилах, направляя его на эту заносчивую служанку.

— Велите приготовить карету в Лондон и прислать ее к садовому домику. Немедленно.

Она смерила его злым взглядом и кивнула.

Он рывком распахнул дверь. Но вместо того чтобы выйти, замешкался, чтобы взглянуть через плечо на лестницу, в сторону спальни Беллы. И гнев испарился. Пропал. Осталось лишь…

Свидание окончено. И его прощальные слова гарантируют, что она больше никогда не будет его искать.

Гидеон ссутулился и тяжело вздохнул. Осторожно прикрыв входную дверь, он покинул дом Беллы.

Известие, что ее дорожная карета вернулась из Лондона, вырвало Беллу из болезненной нерешительности, в которой она пребывала эту последнюю неделю. Она заперлась в своей гостиной, села за письменный стол, вытащила два листка бумаги, обмакнула перо в чернильницу и начала писать. Первое письмо — со словами благодарности, адресованное Эсме — Белла написала быстро.

Второе письмо состояло из трех строк.

Белла сложила письмо к Эсме и сунула в глубь ящика. Второе письмо она тоже сложила, но оставила в ящике на виду, поскольку оно еще не было готово к отправке.

Белла спустилась на первый этаж и вошла в кабинет. Он обычно пустовал. Изредка там жил мистер Лейтон, секретарь Боухилла. Запирая дверь, Белла покачала головой при виде бумаг и приходно-расходных книг, лежавших на большом столе. Недовольство мистера Лейтона из-за попыток навести тут порядок заставило слуг исключить эту комнату из регулярного режима уборки. Белла была свидетельницей недовольства мистера Лейтона и едва сдерживала смех при виде низенького пухлого старика, который в припадке раздражения неистово жестикулировал, негодующе пыхтел и ворчал, что ему никогда не отыскать то, что нужно, в аккуратно сложенных стопках бумаги.

Белла пересекла комнату и обошла стол. Старательно отводя глаза от портрета, она потянула угол тяжелой позолоченной рамы. Портрет повернулся на скрытых петлях, открывая маленькую стальную дверцу. Белла отперла ее. Всевозможные документы, одни — свернутые в трубки, другие — сложенные в аккуратные стопки, заполняли большую часть пространства. Осторожно, дабы не зацепить заряженный дуэльный пистолет в глубине сейфа, она отодвинула в сторону документы и, поколебавшись, отсчитала солидную стопку банкнот.

С добычей в руке она закрыла дверцу и вернула портрет на место, скрывая сейф. Взяв лист бумаги, завернула в него деньги. Белла уже собралась покинуть кабинет, но покалывание в затылке заставило ее обернуться, когда она была на полпути к двери.

Мужчина средних лет с синими глазами смотрел на нее с портрета. Его рыжевато-каштановые волосы были зачесаны назад, открывая черты, которые в мгновение ока могли меняться с очень красивых на очень уродливые. Он сидел в кожаном кресле. И все же ширина его плеч свидетельствовала о том, что он обладает комплекцией боксера-профессионала.

Пульс ее участился, короткие удары зазвучали в ушах. Дыхание сделалось поверхностным — мелкие вдохи, которые почти не достигали легких. Его здесь нет, и она бесконечно рада этому, но ей достаточно лишь посмотреть на его портрет, чтобы ощутить тревогу. Она могла бы поклясться, что он специально повесил портрет на стену как постоянное напоминание о том, чьи деньги лежат за стальной дверцей. Он никогда ничего ей не запрещал. Но Белла была уверена в том, что, если он когда-нибудь узнает, что она собирается сделать, или о том, что уже сделала, его реакция будет крайне неприятной.

Бумага измялась, когда она стиснула в руке пачку банкнот, черпая силы из доказательства своего вызова. Она встретилась с темно-синим взглядом.