Бывшая в употреблении - Ульяна Громова

Девушка никогда не любила непрожаренное мясо, а тут просто невыносимо захотелось крови и… сырой рыбы — поняла это, едва проглотила первый кусок стейка. Впрочем, это желание исчезло так же быстро, как и возникло, а на смену ему пришло другое — съесть виноград… или киви… или все-таки виноград?

Плотно поев, запила все растворимым кофе. Он оказался просто отвратительным!

Позвонив, чтобы прислали горничную забрать грязную посуду, Сабина взяла в руки сотовый. Время было еще слишком раннее, но ей не терпелось подтереть следы — позвонить Виктору и пригласить его сюда поговорить. Окинула взглядом вполне уютный номер. Не люкс, конечно, но обустроено все по-домашнему, даже живые цветы есть, на широкой кровати несколько подушек, плазма в полстены напротив. Включила ее тихо, создавая видимость постороннего присутствия, чтобы заглушить хаос мыслей.

Сабина никак не могла решить, стоит ли писать сообщение мужу, но точно знала, кому написать просто жизненно необходимо — Виктору. Страх, что Дима все-таки наведается в театр, но уже без нее, выматывал ее уже третий день. Нужно было поговорить с главнюком об этом, попросить его быть сдержанным профессионалом.

Девушка лежала навзничь на постели и недоумевала — куда-то делась ее любовь к режиссеру, он незаметно и непонятно почему переместился на второй план. А на первый вышел… муж. Именно от мысли о нем ее сердечко начинало биться громче и быстрее, в животе словно щекотало, и накатывала томная слабость и странная внутренняя дрожь, больше похожая на трепет.

Господи! Ей только не хватало влюбиться в Димку! В собственного мужа!

Сабина даже села на кровати и потрясла головой, чтобы вытряхнуть эту чушь из мозгов. Это не влюбленность, а страх — у нее всю ночь вот так же все внутри тряслось и трепыхалось в животе от ужаса, что он свернет ей шею за эти чертовы таблетки!

Но это никак не объясняло угасающий интерес к Виктору как к мужчине. Этого Сабина допустить никак не могла — Злата крутится возле него, они что-то постоянно тихонько обсуждают и замолкают, стоит Сабине появиться рядом. Этот вопрос тоже нужно выяснить — неужели они плетут интриги против нее, чтобы в новом театральном сезоне Королева стала примой?!

О нет!

Сабина быстро набрала сообщение: «Витя, нужно о многом поговорить. Я в гостинице на привокзальной площади, номер 213». От вибрации, а через две секунды и звонка сотового, девушка едва не подскочила на месте. Сердце забилось, словно рвалось из реберной клетки наружу, по коже прокатился липкий холод. Но это звонил Виктор, а не муж:

— Привет. Что хотела? — хрипло спросил, словно только что проснулся.

— Я думала, ты еще спишь, и приедешь позже…

— Проснулся уже. Доброе утро, — слышно было его ухмылку.

— Вить… — хотела уже начать разговор, но передумала и решила настоять: — Приезжай, раз не спишь. Правда, надо обсудить кое-что. Это личное.

— Сабина, мне есть чем заняться перед отъездом.

— Пожалуйста… Или давай я к тебе приеду? — Сабина спустила с кровати на пол ноги, уже готовая немедленно ехать к нему.

— Нет, я сам заеду… позже…

Он завершил вызов, и девушка, облегченно выдохнув, снова упала на кровать и закрыла глаза…

* * *

За стол в маленькой кухне мы поместились только вдвоем с Василиной. Кир налил себе пол-литровую кружку кофе и стоял, опершись на разделочный стол. Он громко прихлебывал ароматный кипяток, а я уминал большими ложками борщ из кислой капусты, приправленный кружком лимона, черным перцем, свежей петрушкой и двумя ложками жирной сметаны. Казалось, ничего вкуснее никогда не ел. Девчушка сидела на стуле напротив меня и возила ложкой в тарелке с пшеничной кашей, рисуя из растаявшего сливочного масла портальные круги в ту вселенную, где детей кормят только конфетами и пряниками. Подперев маленькой ладошкой светловолосую головку, она грустно вздыхала.

— Доча, ешь, и пойдем на улицу.

— Каша невкусная, — заканючила девчушка, — несладкая…

— Мама сказала, ты ешь слишком много сахара, и ты недавно ела сладкое печенье…

Я не вмешивался в воспитательный процесс, лишь подмигнул девочке и глазами показал на свою большую котлету и горку картофельного пюре. Василинка заулыбалась и тут же сунула свою ложку в мою тарелку. Кирюха ахнуть не успел, как рюшечки красивой футболочки оказались вымазаны в каше, а повеселевшая мордашка в картошке с подливом.

— Дядя Дима… — возмущенно начал друг.

Но я его перебил, меняя свое второе блюдо на Василинкину кашу:

— Не надо требовать от ребенка невозможного! Ты сначала сам попробуй доесть эту кашу! — перебил я и, лишая горе-папаню возможности вернуть тарелки их владельцам, быстро съел суховатую, хоть и хорошо распаренную пшенку. Кир только покачал головой и подошел к дочери разломать котлету на мелкие кусочки. — Спасибо Нине и тебе, брат, но мне надо бежать, — я поднялся из-за стола.

— Машина у подъезда, сядь и расслабься. Поговорить надо… — Он вышел в коридор, а когда вернулся, положил на стол ключи от моего «Лексуса».

— Вот! — ткнул я назидательно указательным пальцем в небо. — А ты говорил не вписывать тебя в страховку!

— Даже представить не мог, что пригодится, — укоризненно покачал головой Кир. — Доча, иди, умою тебя, и поиграешь, пока взрослые разговаривают.

Кирюха увел сытую дочь в ванную, а я собрал и вымыл посуду и включил чайник. Друг вернулся как раз, когда я с такой же пол-литровой кружкой кофе уселся на прежнее место.

— Ты когда дите родишь? — без обиняков начал с порога одноклассник. — Мы-то с Ниной припозднились, а ты что думаешь? — наступил на больную мозоль.

— Я работаю над этим… — хмуро бросил.

Мне хотелось поговорить и расспросить о Катюше, а портить себе кровь больной темой я не желал. От слов друга в душе всколыхнулись улегшиеся было пласты разочарования женой, негодования из-за ее лжи, ярости от бессилия и полного непонимания что, вообще, дальше будет. Как жить без детей?

Как, черт раздери, жить теперь с Сабиной?!

— Не сомневаюсь, — ухмыльнулся друг.

— Слушай, ты хоть мне мозг не песочь, мать и та уже давно перестала! — вскинулся я, чувствуя уже, как муть досады и глухой душевной боли заливает разум, словно болотная вязкая жижа утопающего.

— Я за нее, — коротко отрезал Кир. Вздохнул и сменил гнев на милость: — Мы решили покрестить Ваську, крестным будешь?

— Ты еще спрашиваешь? — усмехнулся я невесело. — Похоже, Кир, твоя дочь будет и единственной моей… крестной, конечно… — после глубокого тяжелого выдоха вытолкнул из горла с горечью. — Моя… — не нашлось доброго слова для собственной жены, — …таблетки противозачаточные глотает пачками.

Кружка друга замерла на секунду в воздухе и медленно опустилась, выражая его эмоции красноречивее смачно вырвавшегося «Вот сука белобрысая!», и мне бы ему в морду дать за «суку», но рука не поднималась. А на нее — белобрысую — вчера поднялась…