Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

Он откладывает бритву и опирается руками о раковину. Спокойствие, все хорошо. Дышать медленнее. Просто постоять тут, остыть, проанализировать и попытаться понять, что же она хочет сказать. На самом деле не все в жизни так, как кажется. Ну да. И что сие означает? Что она на самом деле не живет с Бенгтом Бенгтсоном? И чего ей, собственно, нужно?

Ответ очевиден. Она хочет заполучить их обоих, его и Бенгта Бенгтсона. Хочет, чтобы Андерс имелся про запас где-то с краешка ее жизни, всегда готовый утешить и понять, на тот случай, если Бенгт Бенгтсон окажется не готов постоянно утешать и понимать. Если только она не желает его сохранить в качестве статусного символа — мой бывший муж! — для ужинов на Страндвэген. В следующий миг он видит, как Ева прижимается к Бенгту Бенгтсону и позволяет ему положить руку себе на талию, как она стоит в заново обставленной гостиной и улыбается группе гостей, особенно ему, стоящему с краю и пытающемуся совладать с собственным лицом.

Естественно. Именно этого она и хочет. Он даже слышит улыбку в ее голосе: Мой муж и мой бывший муж. Мы замечательно дружим, все втроем!

Нет. Он выпрямляется и смотрит на себя в зеркало. Этому не бывать. Он не позволит этому случиться.

— Нет, — говорит он вслух. — Никогда.

Утро унылое, день еще унылей.

Невеселое настроение распространяется уже за завтраком. Над столом команды уже с самого начала висит угрюмая тишина, и с появлением нескольких слегка похмельных ученых веселее не становится. Некоторые едва здороваются, что не остается незамеченным, хотя никто ничего вслух не комментирует, но многие переглядываются, и этого достаточно. Ученые помоложе в силах влить в себя разве что немного кофе, некоторые потому, что их подташнивает, некоторые — оттого что ощущают в себе неприятную легкость после ночи любви. Однако все они нетерпеливы. Им хочется как можно скорее подняться на палубу и опустить в море розетту, но те, кто постарше, особого энтузиазма не выказывают. Они знаю то, чего не знают молодые, что сегодняшнее взятие проб имеет главным образом педагогический смысл, но этого говорить не стоит. Они просто дольше, чем обычно, пьют свой кофе, достаточно долго, чтобы нетерпение у тех, кто моложе, успело перейти в открытое раздражение. В конце концов они встают и выходят из кают-компании, и тут же тележурналист и еще некоторые из гостей тоже поднимаются и отправляются следом.

Когда Андерс спускается к завтраку, в кают-компании почти пусто. Только за столом команды сидят двое мрачных матросов, а за другим столом — одна Сюсанна. Вареные яйца кончились, остался один половник овсянки на дне кастрюли. Андерс выскребает себе, сколько может, берет еще хлеба и сыра и не без легкого вздоха садится за столик Сюсанны. Тщательно выбрав место: спиной к корме, поскольку она сидит к ней лицом, но не напротив. Скорее наискосок. Может, так она сообразит, что он не склонен беседовать.

— Здравствуйте, — произносит он, стараясь казаться дружелюбней, чем на самом деле.

Она поднимает на него глаза, моргает, словно сперва не заметила его присутствия, потом отвечает:

— А, здравствуйте.

Наступает молчание. Андерс сосредоточился на овсянке, он хочет любой ценой избежать мыслей о том, о чем он не может себе позволить никаких мыслей, — о Еве и ее письмах. Он так и не ответил. И хотя замедлил шаг, проходя мимо кабинки со спутниковым телефоном, но так и не остановился. Не стал заходить и набирать ее номер. Впервые. Вообще впервые за почти тридцать пять лет он не дал о себе знать, когда Ева попросила. Время, конечно, всего полдесятого, но понятно, что уже ничего не изменится. Он не будет отвечать на ее мейл и не позвонит ей. Сегодня, во всяком случае. Может, и завтра тоже. Может, вообще никогда.

От этого появляется ощущение довольства собой. И одновременно — легкая тревога. Какой станет его жизнь без Евы? Почему без нее возникает пустота? Разве он не смог бы жить один? Или, скажем, с кем-то еще?

Нет. Он не будет об этом думать. Надо думать про другие вещи. Быть здесь и сейчас.

От Сюсанны помощи ждать не приходится. Она сидит молча, обхватив обеими ладонями чашку с кофе, и смотрит вдаль. В конце концов Андерс сам, отодвинув тарелку, тянется за чашкой кофе и начинает беседу:

— А где все?

Она опять моргает и смотрит на него, немного удивленно, словно уже забыла, что он сидит тут, совсем рядом.

— На палубе. Готовятся спускать розетту, думаю.

Андерс замирает с чашкой в руке:

— Розетту?

Сюсанна чуть улыбается:

— Зонд для взятия проб воды. У них есть такая штука, ее погружают в море и берут пробы, когда мы стоим на месте. Называется «розетта».

Он морщится:

— Зачем это? Я думал, тут постоянно закачивают воду в лабораторию…

Она кивает:

— И это тоже. Но там другое. Они берут пробы с разных глубин. Смотрят соленость, температуру и все такое. Я, правда, не очень в этом разбираюсь. Просто пересказываю, что слышала от Ульрики. Не уверена, что я все поняла.

Она отставляет чашку и отводит взгляд. Но Андерс не унимается.

— А почему называется «розетта»?

Она смотрит на него:

— Вот уж чего не знаю.

На миг наступает молчание, оба отводят глаза.

— Как ваш пациент? — спрашивает наконец Сюсанна.

Андерс пожимает плечами:

— Ничего нового. Проснулся потом, ему было здорово нехорошо.

— Похмелье.

Это не вопрос. Скорее констатация.

— Типа того. И еще боль, конечно. В кисти.

— Да. Это я понимаю.

— Хотя сейчас он ушел и лег в своей каюте.

— Ага.

Она, похоже, не особо заинтересовалась, и снова наступает молчание. Вдруг он вспоминает, что Сюсанна — сестра Бьёрна Хальгрена, и торопливо прикидывает, спросить ее об этом или нет. Она словно почувствовала это и решает не дожидаться вопроса. Встает, идет к кофейному столику, медленно наливает себе еще чашку и возвращается.

— Это было так здорово, — произносит она затем.

Он поднимает глаза, смотрит на нее. Сегодня у нее совсем другой вид. Глаза блестят. Щеки порозовели, совсем немного, правда, но она уже не выглядит такой удрученной.

— Что именно?

— Когда Ульрика рассказывала о разных уровнях в море. Получается, в океане много океанов, у каждого своя соленость и температура. Словно один слой воды лежит на другом, будто это и не вода. А металлы. Или горные породы.

Она замолкает с чуть смущенным видом, поспешно хватает свою чашку и делает несколько больших глотков. Андерс смотрит в сторону, не желая еще больше ее смущать.

— Неплохо сказано, — говорит он.