Голубой жасмин - Вайолет Уинспир

Тюркейя не заставила себя уговаривать и тут же уселась на диван напротив Лорны, поджав под себя ноги.

— Как же я рада познакомиться с вами! Мне было ужасно любопытно узнать, какая вы в самом деле, но теперь-то я и сама вижу: очень милая.

От такого искреннего дружелюбия Лорна несколько успокоилась и заулыбалась, протягивая девушке чашечку кофе и придвигая печенье.

— Я тоже очень рада познакомится с вами, Тюркейя, — ответила она.

— А правда, что вы проехали с Касимом всю пустыню на его коне? Ведь она такая огромная, неужели вам было ни чуточки не страшно?

— Я люблю пустыню. — Лорна отхлебнула кофе. — И потом, со мною был ваш брат, поэтому я и не боялась. Вот несколько дней назад мы с ним попали в песчаную бурю — тогда было немного страшно, да и то уже после того, как опасность миновала.

— Мужчины, вроде моего брата, обычно не путешествуют в компании женщин. — Тюркейя задумчиво разглядывала Лорну, такую женственную и хрупкую в тонком синем шелке. — Должно быть, он без ума от вас. Брат всегда обожал синий жасмин, а у вас глаза точно такого же оттенка, темно-синие с примесью фиолетового.

— Благодарю вас за эти слова. — Лорна все больше осваивалась и в этой комнате, похожей на шкатулку с драгоценностями, и в обществе этой юной прелестницы.

— А Касим хорошо с вами обращается?

— Да, когда в хорошем настроении. — Ставя чашку на столик, Лорна прикрыла глаза ресницами. — Какой большой у вас дворец! Мне очень хочется осмотреть его, особенно сады; в них, наверное, полным-полно всяких изумительных цветов и чудесных старых фонтанов.

— Пожалуй, уже слишком темно, чтоб рассматривать синий жасмин, а вот понюхать можно. Пойдем те! — Тюркейя вскочила с софы, схватила Лорну за руку и потянула к стеклянным дверям балкона, забранного золоченой сеткой.

В холодеющем вечернем воздухе разливался аромат жасмина. Цветы покрывали стены дома и свешивались с беседок. Лорна, вцепившись в железную решетку, полной грудью вдыхала этот аромат — пьянящий, нежно зовущий. Где-то среди роз и миндаля пела птичка; в чернеющем небе серебряной ладьей плыл молодой месяц, бледным сиянием заливая минареты и купола Сиди-Кебира. Колдовские чары лунной ночи сделали город сказочным…

К радости Лорны примешивалась и легкая тоска, и тайное волнение от того, что ее глаза напоминали Касиму его любимые цветы. И при всем том она не могла не понимать, что ее пребывание здесь, как и этих цветов, не вечно.

— Надеюсь, ваш отец скоро поправится, — обратилась она к Тюркейе. Девушка вздохнула.

— И за него я тревожусь, и за Касима. Брат всегда был ястребом пустыни, а теперь судьба подрезает ему крылья. Боюсь, отец не сможет полностью восстановить свои силы, и Касиму, как единственному сыну, придется принять от него алый плащ.

Лорна непонимающе посмотрела на девушку.

— Алый плащ означает власть над каким-нибудь арабским племенем, — пояснила Тюркейя. — Люди племени саади обожают Касима за красоту и мужество. Он склоняет голову только перед самим эмиром, да и ему не боится в глаза говорить то, что думает.

— У вас очень строгий отец? — нервно спросила Лорна.

— Не всегда. В детстве я пугалась, когда он приходил к матери, убегала и пряталась от него в одном из шкафов. Иногда, в хорошем настроении, он даже искал меня и совал в рот сласти. Отец всегда хотел иметь еще сына, хоть и радовался моей красоте. Будь у Касима брат, все проблемы решились бы и Касим мог бы вести ту жизнь, какую любит. А так… — Тюркейя красноречиво пожала плечами и направилась обратно в комнату, позванивая ножными браслетами. Лорна последовала за ней и, почувствовав прохладу, подошла к жаровне, чтобы погреть руки.

— Как вам нравятся эти покои? — спросила Тюркейя, снова свернувшись в клубок среди вышитых подушек и беря со стола медовое печенье. Обольстительная, и нежная, словно кошечка, она прекрасно дополняла своего блистательного и энергичного сводного брата. Скорее всего, Касиму и в самом деле придется оставить столь любимую им жизнь в пустыне.

Лорна рассматривала инкрустированную мебель, изразцы, покрытые замысловатым узором, изящные светильники.

— Эти покои принадлежали матери Касима? — спросила она, чтобы как-то рассеять легкую грусть, возникшую, несмотря на окружавшее их великолепие, от неизвестно откуда взявшегося ощущения, что госпожа Елена была здесь все-таки не вполне счастлива. Вряд ли ей, европейской женщине, пришлась по вкусу та затворническая жизнь, которую ведут все женщины-мусульманки. Судя по тому, что рассказала об отце Тюркейя, он был весьма властным человеком.

— Да, здесь жила мать Касима. — Тюркейя облизнула сладкие от меда губы. — А моя мать была турчанкой. Похоже, все мужчины нашего рода предпочитают чужеземных женщин.

Встретившись взглядом с лукавыми карими глазами, Лорна с несколько натянутым спокойствием произнесла:

— Надеюсь, вы понимаете, что для вашего брата я — не более чем гостья.

Тюркейя с недоверием и замешательством посмотрела на Лорну:

— Вы так красивы! Неужели он довольствовался лишь вашими совместными прогулками по пустыне? Разве англичанки менее чувствительны, чем другие женщины, к такой красоте и обаянию, как у Касима? На вашем месте многие попытались бы завоевать его сердце.

— Думаю, Тюркейя, его сердце принадлежит одной пустыне.

— А может, Лорна, ваше сердце уже принадлежит Касиму?

— Не скрою, моя британская холодность не устояла перед его обаянием, — призналась Лорна. — Поначалу я считала его деспотом, но потом обнаружила, что он может быть до странности добрым. Всего лишь несколько дней назад Касим бросил вызов песчаной буре, чтобы найти меня, когда я сбежала от него.

— Иногда женщина пытается убежать от своего сердца, от своей любви. — Тюркейя прикрыла глаза длинными ресницами. — А мужчина иногда отступает от того, что кажется ему недоступным.

Пока Лорна обдумывала услышанное, Тюркейя завесила личико полупрозрачной чадрой, словно ей было что скрывать. Неожиданно прелестница, зазвенев ножными браслетами, вскочила с софы и пулей полетела навстречу высокому человеку, как раз входившему в комнату.

Он обнял ее и нежно поцеловал в обе щеки.

— С каждым моим приездом ты становишься все обольстительнее, малышка.

— Касим, какой ты загорелый, красивый! А сильный какой — боюсь, ты меня просто переломаешь!

— Боже мой, дитя, кажется, еще вчера ты играла в прятки в пальмовой роще, и вот уже насурьмила глазки. — Он покачал головой, глядя на нее. — У тебя такая чистая, юная кожа, что косметика лишь портит ее. Лучше смой всю эту краску.

Тюркейя надула губы.

— Ты, братец, слишком долго торчишь в своей пустыне и отстаешь от моды. А здесь, в городе, девушки предпочитают выглядеть шикарно.