Восемь Фаберже - Леонид Бершидский

– Если бы они раньше пришли, Иван, я бы их на хер послал с порога. Ты что думаешь, ко мне никогда не приходили такие?

– И ты их посылал… с порога?

– Ну, если совсем честно, нет. Но управу находил.

– А сейчас?

– Сейчас времени нет искать.

Это было обезоруживающе честно.

– То есть отдаем им парижское яйцо и ищем дальше… для страны?

– Ну да. Мне обещали, что, как даритель, я забыт не буду. – Винник иронически усмехнулся. – Наши с тобой условия прежние. Если понадобится помощь, с ними… ну, с этими… можно будет связываться через меня.

Помощь – это, например, те двое, что убили княгиню, подумал Штарк. И подавил желание тут же объявить Виннику, что выходит из игры. Надо было еще разыскать Молинари.

– Помощь нужна сейчас, – сказал Иван. – Мне кажется, эти люди гоняются за Молинари. Если они перестанут, мы сможем его отыскать.

– Я поговорю, – кивнул Винник. – Только надо сначала передать им яйцо.

– Твой Ходжсон отложил сделку до завтра. Мы оба пытались с тобой связаться, но ты был недоступен.

– Ходжсон что сделал?

– Отложил сделку. Позвонил продавцу и перенес все на завтра.

Винник судорожно схватился за телефонную трубку:

– Инна, достань мне Ходжсона в лондонском офисе!

Дав отбой, Винник снова забарабанил по столу. Иван тактично глядел в сторону. В дверь снова просунулась голова Михаила Витальевича, но Винник рявкнул: «Я сказал, позже!» – и голова скрылась. Наконец, телефон зазвонил, и Винник схватил трубку:

– Ходжсон! Вы заплатили деньги?

Иван примерно представлял себе, что отвечает англичанин. Винник перебил его:

– Вы прочитали в новостях?.. Я, конечно, несказанно рад, что вы следите за новостями, но действовать надо по инструкции! Если мне понадобится, чтобы вы проявляли инициативу, я вам сам об этом скажу! Вопросы есть?

И, не дожидаясь вопросов, бросил трубку.

– Если сейчас все пройдет нормально, мы получим отсрочку, – сказал он Ивану уже спокойно. – Госпромбанк выпустит заявление, что предоставляет нам кредитную линию. А я смогу позвонить, чтобы оставили в покое твоего друга. Дальше все как договаривались. Когда ситуация нормализуется, я с вами расплачусь. Все расходы по-прежнему несу я, так что вам нечего опасаться. Пора мне отдавать родине долг. Хотя, если подумать, я у нее взаймы ничего не брал.

«Ну да, не брал, – подумал Иван. – А как же кредиты Госпромбанка? Пьешь с ворами – опасайся за свой кошелек».

Но вслух он этого не сказал. Такие идеи уже лет десять не котировались в Москве как слишком примитивные.

– Можно, я подожду здесь? Боюсь, что у Молинари не так уж много времени, и если что-то пойдет не так, мне надо будет сразу лететь в Штаты.

– Инна закажет тебе билет, если хочешь лететь. Но лучше жди дома. Здесь сейчас бардак, а ты, не в обиду будь сказано, в банке все-таки не работаешь.

– Хорошо. Ты позвонишь? Не забудешь?

– Да, обещаю. Скажи Инне, чтобы позвала Мишу. Будем тушить пожар.

– Удачи, – сказал Штарк.

– Спасибо. На самом деле все лучше, чем могло бы быть. Здорово, что ты нашел яйцо. Очень своевременно.

– Александр, а как звали этого человека? С которым тебя познакомил Фесунов? – Штарк остановился на пороге кабинета.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – сказал Винник. – Да, может, его на самом деле как-нибудь по-другому зовут. Какая разница…

По дороге домой Штарк вдруг совершенно ясно понял, что не хочет и не будет продолжать поиски яиц. Оказаться на одной стороне с убийцами и ворами – просто немыслимо, и не только для Молинари, но и для него. Как Винник мог этого не понимать? С другой стороны, у финансиста сейчас не было выбора: или он согласится, или его банк рухнет, и его просто растерзают клиенты, которых он сейчас продолжает успокаивать, надеясь все разрулить за несколько часов.

Но если все устроится, Винник сможет нанять для поисков кого угодно другого. Они с Молинари уже сделали достаточно. Им, кстати, причитается два с половиной миллиона – ну, или сопоставимая сумма, если оценочную стоимость яйца будут определять не по цене сделки с Контрерасом. Этих денег достаточно, чтобы компенсировать Молинари то, что с ним случилось в Штатах, и обеспечить им с Анечкой безбедную жизнь. А Штарку его половины хватит, чтобы навсегда перестать работать. Ему захотелось уехать с Софьей из Москвы. Куда-нибудь в Уругвай или в Новую Зеландию. Подальше от госбанков, безымянных, но информированных людей, загнанных в угол миллиардеров и еще не найденных императорских яиц.

Пришлось в очередной раз напомнить себе, что деньги еще не выплачены и тратить их рано.

Дома сидеть не хотелось, и Иван попросил у Софьи разрешения погулять с Алей.

– Ну как, видел кризис вблизи? – спросила она, укутывая девочку.

– Да. Слышал, как клеркам приказали держать фронт. Кто отступит, не получит бонуса.

– И что клерки?

– Сказали «яволь».

– А ты бы на их месте что сделал?

– То же самое. Не то чтобы у них был выбор. Вообще-то даже хорошо, если выбора совсем нет.

– Я знаю эту твою теорию.

– Вернусь, расскажу тебе поподробнее, что случилось. Мне нужно дождаться звонка от Винника, тогда станет ясно, как дальше действуем с Томом.

– Я рассказала Анечке. Она меня так пытала, что пришлось показать ей газету. Но она, знаешь, даже успокоилась как-то. Поехала встречаться с какой-то подружкой.

– Хорошо, что ее нет дома. Я еще не могу сказать ей ничего определенного.

– Ну, надеюсь, ты дождешься своего звонка. Она скоро вернется.

Штарк кивнул и вышел за порог, катя перед собой Алину коляску. На самом деле все лучше, чем могло бы быть, вспомнил он слова Винника.

Але скоро стало скучно смотреть в небо своими чайного цвета глазками – цвет достался ей не от Софьи и не от Штарка, а от кого-то из более дальних предков, – и она заснула. Жалко, что люди, когда вырастают, не так много спят, подумал Штарк. Во сне у них, может быть, устроился бы мир получше этого.

Когда Иван свернул на Маломосковскую, у него в кармане завибрировал телефон. Не останавливаясь, Штарк поднес трубку к уху.

– Что происходит, Иван? – Контрерас легко перекрикивал все уличные шумы. Он, кажется, и сам был где-то на улице. – Твой английский друг перенес сделку, – вы ведь не собираетесь соскочить, а? А то я уже обрадовался, что избавлюсь и от яйца, и от угрызений совести.