Убить Хранителя - Марсель Кермт

было жаль. Очень. По всем параметрам она подходила на роль возлюбленной. Красота гармонично сочеталась с умом. Не лишена была порядочности и рассудительности. Я ожидал скандала и истерики, ну или хотя бы стандартного акта обиды. Ничего. Она лишь вздохнула и прижалась ко мне. Но читалось в ее глазах вовсе не смирение, не фатализм. Казалось, она обдумывает план, как вернуть Ральфа. Прежнего, доброго, веселого Ральфа. Ее Ральфа.

Но Ральф действительно изменился. Возможно, навсегда. Нечестно по отношению к Малене. Возможно, она хотела связать с ним судьбу. Но вдруг без всякого предупреждения ее Ральф перестал существовать. Чего ради? Ради рождения нового Хранителя и спасения трех миров? Которых, возможно, даже не существует. Может, все это происки коварного геймдева или бредовый сон умирающего парня, который сейчас лежал в палате онкоцентра «Рассвет»? Но тогда и Малена — просто блажь.

Так или иначе, теперь в Ральфе, обновленном Ральфе, обитали три сущности или тройственная сущность. Может, пора уже начинать идентифицировать себя с этим парнем — хохмачом с Каулора? Идентифицировать и смириться, что его больше нет. Теперь он — это я. А я — Хранитель трех миров Созвездия Серого Льва.

Кто-то скажет: неужели становление Хранителя должно непременно помешать любви? Ну, стал Хранителем, и что такого? Малена-то вот она, нисколько не изменившаяся, продолжающая любить. Так и ты люби ее!

Когда получил могущество и невероятные знания, я увидел Вселенную другими глазами. Открыл для себя те процессы, до которых человечество доберется только через тысячи лет. Или никогда.

Обстоятельства сложились таким образом, что я мог связать себя с женщиной только лишь непродолжительными, временными узами. Но Малена не заслуживала страданий и сердечных мук. Как же быть? Ведь открыто признаться я сейчас тоже не мог. Этакий варвар, забежавший в цветущий сад и в одночасье растоптавший все бутоны мозолистыми ногами. Права морального на такой поступок я не имел.

Любовь сама по себе не играла здесь главной роли. Моим чувствам все же приходилось считаться с моими же мыслями и убеждениями. Понимание того, что встал на путь одиночки и превратился в угрюмого паломника жизни, провожающего спины случайных попутчиков, которые исчезали за первым же поворотом, сдерживало, даже сводило на нет мысли об обыденных человеческих радостях.

Пусть я и стал Хранителем не по своей воле, но обратная дорога оказалась закрытой, мосты испепелены и потоплены. Право жить жизнью обычного человека постепенно покидало меня.

Приходилось отступаться от всего мирского.

Что я говорил про истины, которые наша цивилизация не познает еще долгое время? Так вот. Почему именно долгое время? Человечество, покорив или захватив Землю, утратило былые технологии и оказалось отброшенным далеко назад. На новом космическом теле, в Солнечной системе, пришлось все начинать сначала. Строить жизнь с нуля, всему учиться снова. Так как старый, впадающий в маразм, Рондал не посчитал нужным рассказать подробнее о роли и ответственности Хранителя, пришлось самостоятельно разобраться с этим вопросом.

Но самостоятельно ли? Может, Огненная Лестница снова открывала для меня какую-то правду? Не важно, откуда приходили знания, главное, что они приходили. Не мучительно и не медленно, как после амнезии, нет. Обыденно, спокойно вдруг осознавал, что вот это-то я знал уже чуть ли не с самого рождения, просто не задумывался раньше, не обращал внимания. Словно являлся живым подтверждением платоновского учения об анамнезисе — познании мира как воспоминании души о тех явлениях, которые она уже видела до своего рождения в материальной вселенной.

Мне как Хранителю предстояло подтолкнуть вперед человеческую цивилизацию. Земную, Каулорскую и Междуозерскую. Взять бережно за хрупкую руку и подвести к тому уровню развития, который прекратил свое существование из-за катастрофы. Катастрофы, которая произошла миллионы лет назад и погубила нашу древнюю межпланетную цивилизацию. Когда великое достижение науки стало яблоком раздора. Когда война уничтожила пять планет и почти всех древних людей.

Я должен был научить людей учиться. Учиться быстро и эффективно, чтобы снова открыть параллельные реальности. Уверен, этого и хотел Рондал, но не смог правильно выразить мысли, которые уже путались в одряхлевшем мозгу. Вероятно, того желала и Огненная Лестница, если она вообще имела способность чего-то желать. Непостижимое, колдовское сооружение, суть которого не подвластна даже Хранителю.

И тут возник резонный вопрос. А что дальше? Снова война и космический пепел сожженных планет? Или прекрасная утопия? Общение цивилизаций и миров? Сумеет человек воспользоваться тайнами Вселенной, проникнув в самое ее сердце, или снова все разрушит?

— Что ты там бубнишь? Кто что разрушит? — спросила Малена.

Я вздрогнул, будто очнулся ото сна или необъяснимого забытья, и переспросил, толком не разобрав вопроса:

— Что?

— Ты про разрушения какие-то…

— А нет, все нормально. Так, вспомнил…

Я постарался нацепить самую невинную улыбку в мире и снова пригубил из стакана вкус летнего дня, пронизанного ветром с благоухающих лугов. И вдруг, совершенно не ожидая от себя, задал девушке из Каулора вопрос:

— Ты веришь в другие миры? Похожие на Каулор, но другие… совсем другие…

Малена округлила глаза, но потом звонко рассмеялась и ответила так, будто давно вывела заключение, касающееся темы параллельных реальностей:

— Нет, глупыш, это невозможно! Есть только Каулор, плывущий по безбрежному океану Вселенной, и только Каулор. Нас учат с детства, что иного быть не может. А если бы имелся в мировом океане второй такой же остров жизни, мы все столкнулись и погибли бы.

— Да, Малена, ты совершенно права, — тихо произнес я, обхватил ее за талию и притянул к себе. Наши губы слились в поцелуе.

И не было смысла говорить, что мы давно уже все столкнулись. В трех мирах. Или во всех двадцати семи.

Колдовское пламя в камине затихло, оставив слабое мерцание, похожее на тление разноцветных углей.

29

УТРОМ Я ОСТОРОЖНО попытался вывести разговор нужное русло.

Мы проснулись на мягких разноцветных шкурах у потухшего камина. Просто лежали, разглядывая друг друга, будто впервые увиделись. Меня понять еще было можно, но ведь Малена знала Ральфа многие годы. Возможно именно сейчас, после ночи, проведенной в объятиях друг друга, она наконец смогла найти в измененном Ральфе родные, узнаваемые с полувзгляда черты.

Издалека я подводил разговор к той теме, которую обсуждали недавно с Быстрым Стрелком, — о мирах и перемещениях. Малена лишь томно улыбалась, иногда заливалась веселым смехом. Смехом, как мне казалось, порой совершенно беспричинным. Но я, конечно, не злился, не раздражался, хотя изо всех сил старался говорить с ней о совершенно серьезных и важных для себя вещах.

Девушка с Каулора лишь твердила о моем бурном воображении