Повседневная жизнь русских щеголей и модниц - Елена Николаевна Суслина

жены других бояр, зачем она презирает порядок и обычаи их земли и тем хочет опозорить других, себе подобных, и дело до того довели через своих мужей, что эта красивая от природы женщина принуждена была наконец румяниться и, так сказать, зажигать свечку при светлом сиянии солнца.

Так как беление и румяние происходят открыто, то жених обыкновенно накануне свадьбы между прочими подарками присылает своей невесте и ящик с румянами».

Английский врач Самуил Коллинс, обслуживавший двор и самого царя Алексея Михайловича в 1659–1666 годах, не только подметил манеру ярко румяниться и сильно белиться, но и обратил внимание на то, что белила оказывали пагубное воздействие на организм женщин. От них портились зубы, и многим дамам приходилось чернить их, чтобы скрыть изъяны. Эта традиция сохранилась в Белозерске и Торопце до середины XIX века, известно также, что в Средневековье этот обычай существовал у монголов и японцев.

Упоминание о моде московских женщин на косметику мы найдем в записках и дневниках многих европейских дипломатов: в бумагах барона Мейерберга, Рейтенфельса, Койэта, Шлессингера и Корба. Они не добавили ничего нового и не выдвинули собственных объяснений появлению этой моды. Со временем появилось множество различных предположений на счет ее возникновения. Считалось, что облачившись в платья из ярких тканей, славянские красавицы видели свое ненакрашенное лицо бледным, эстетически несопоставимым с таким убранством, и это вызывало потребность завершить свой образ, придав ланитам столь же яркие цвета, что преобладали в тканях и драгоценных камнях их уборов.

А может быть, это связано со страстной натурой русских людей, и коли они жили в столь контрастном мире: в природе — холодная зима и жаркое лето, в обществе — богатый и нищий и т. п., то и в своем быту они повторяли этот контраст, и захотелось им видеть свою кожу не просто светлой, а белоснежной, а румянец — ядреный, густой.

Большой знаток русского быта Иван Забелин пи1 сал: «Белизна лица уподоблялась белому снегу, естественно было украшать его белилами в такой степени, что в цвете кожи не оставалось уже ничего живого или поэтического и эстетически ценного… Щеки — маков цвет, или щечки — аленький цветочек, точно так же свое идеальное низводили слишком прямо и непосредственно к простому материальному уподоблению красному цветку мака. Маков цвет должен был покрывать, как бы цветок на самом деле, только ягодицы щек; таким образом снегоподобная белизна должна была довольно резко освещаться ярким алым румянцем, который не разливался по всему лицу, а горел лишь на ягодицах. Очень понятно, что при таком сочетании на лице белого и красного цвета требовался и цвет волос на бровях и ресницах наиболее определенный, который как можно сильнее выделял эту писаную красоту всего лица. Конечно, для такой цели ничего не могло быть красивее черных волос соболя, тонких, мягких, нежных, блестящих. Оттого соболь становится исключительным идеалом для характеристики бровей, и черная соболиная бровь, проведенная колесом, является необходимым символом красоты. Все это вместе служило самой выгодной обстановкой именно для светлости и ясности глаз. Ясные очи своим блеском, а вместе и взглядом, указывали идеал ясного сокола, который, по всему вероятию, и ясным обозначался тоже за особую светлость своих глаз…»

В то же время Н. Г. Чернышевский считал, что подобная манера краситься имеет восточное заимствование. «Красивая славянская организация, миловидное славянское лицо искажались сообразно восточным понятиям о красоте, так что русский мужчина и русская женщина, могшие следовать требованием тогдашнего хорошего тона, придавали себе совершенно азиатскую наружность и совершенно монгольское безобразие.

… Не говорим о том, что иметь черные зубы считалось принадлежностью хорошего тона, — действительно, от белил, употребляемых нашими неиспорченными западом модницами, необходимо чернеют зубы — стало быть, иметь белые зубы может только женщина, не заботящаяся о своей красоте, не соблюдающая условий хорошего тона; а женщины хорошего тона румянились и белились без всякой умеренности, точно так же беспощадно сурмили брови и ресницы, — даже расписывали на лице жилки синей краскою, — все это и теперь можно видеть…»

Василий Осипович Ключевский предполагал, что этот обычай «… делал красивых менее красивыми, а дурных приближал к красивым и таким образом сглаживал произвол судьбы в неравномерном распределении даров природы. Если так, то обычай имел просветительно-благотворительную цель, заставляя счастливо одаренных поступаться долей полученных даров в пользу обездоленных…».

По тем или иным причинам красились как знатные, так и простые женщины. Пользовались косметикой дорогой — привозной и дешевой — отечественной. Румянец русский, кисейный, выделывался на кисее из сандала и назывался платеным. Иноземные румяна стоили в восемь раз дороже, нежели отечественные, но несмотря на это были очень широко распространены.

Во второй половине XVII века в Архангельск из Германии и Голландии в бочонках везли туалетные белила и кармин (красный краситель, добываемый из тел бескрылых самок насекомых — кошенили).

Таможенные книги по Устюгу свидетельствуют, что в 1675–1676 годах из Архангельска в Устюг привезли 9 дюжин «бочечек маленьких немецких», их делали из серебра или простого металла для хранения косметики. Спустя два года привезли 3 фунта «руменца», может быть, так называемого лекового (леко — натуральная кость, брусок, кубик). Были еще ступичные или ступочные румяна, их называли бакан турский, то есть турецкий. Бакан — в живописи ярко-красная краска.

Отечественные белила знали давно. Их готовили разными способами, например таким: тонкий листовой свинец свертывали в незамкнутую трубочку, ставили в горшок и заливали древесным уксусом. Если уксуса не было, раствор делали из дрожжей с добавлением меда. Выдержав в течение 15 суток, горшок открывали, и массу свинцовых белил протирали. На основании свинцовых белил, добавляя разные красители, составляли другие цвета.

В Москве белила и румяна покупали у торговых людей в белильных и овощных рядах в Китай-городе. Возле Лобного места, у Василия Блаженного, одно время толкались торговки, громко предлагая свой товар, например холст, а во рту держали колечки, чаще с бирюзой, тоже предлагая их продаже, с некоторыми можно было сговориться и на интимные услуги. А со второй четверти XVII века здесь установили белильный ряд, он располагался недалеко от собора Василия Блаженного, ниже Тиунской избы. Здесь торговали женщины «…белилы и румянцом, приносом в коробьях, накрывая в шалашах», то есть в небольших переносных шалашах, лавки здесь возбранялось ставить. Каждой торговке под шалаш отводилось пространство в 1/2 сажени (сажень — 2,13 м).

В «Книге об устройстве торговых городских рядов» за 1626 год перечислялись владельцы «шалашей», в основном жены и вдовы стрельцов. В то время в рядах насчитывалось 1368 торговых мест, 541 место принадлежало мелочным торговцам,