Заложники времени - Ян Мортимер

– Мы похороним тело? – спросил Боуден.

Мастер взглянул на него.

– Мы на Дартмурской пустоши, в приходе Лидфорд. Даже если бы мы знали дорогу, добираться до церкви целый день. Чтобы похоронить его по церковному обычаю, мне придется выделить опытного человека и крепкого пони. Еще день уйдет на возвращение. И шесть пенсов придется заплатить за рытье могилы. Некоторые из вас знали Ричарда. Я не буду приказывать вам, что делать, а чего не делать. Но есть ли среди вас тот, кто знает дорогу в Лидфорд и готов отвезти его туда, потратив на это два дня без платы?

Все молчали.

– Тогда решено.

– Мы просто оставим его там? – спросил я.

– Мы привяжем ему к ногам камень и бросим в трясину в долине. Завтра утром. Прежде чем сюда кто-нибудь придет.

– А его одежда? – спросил Уильям.

– По обычаю, одежда мертвеца принадлежит тому, кто нашел тело. Джон может забрать ее.

– Она будет ему велика, – пробормотал кто-то.

– Но подойдет моему брату, – ответил я.

– Отдай одежду, кому захочешь, – скомандовал мастер. – А деньги из его кошеля мы разделим поровну между всеми.

Мы с Уильямом поднялись и снова зажгли факелы. Когда мы уходили, тщательно закрыв за собой дверь, никто не сказал ни слова. Когда мы подошли к трупу, Уильям взял факелы, а я стащил с тела одежду, шапку, пояс, нож, кошель и сапоги. Все это я придавил камнями, чтобы не унес ветер.

Прежде чем вернуться, я встал на колени и произнес молитву за упокой души усопшего. Наверное, моя молитва станет единственной. Семья его не узнает, что он был убит ударом в спину, а тело его сброшено в трясину на болоте.

– Когда ты беден, – сказал я Уильяму, – тебе никому не помочь. Все твои мысли заняты тем, чтобы самому как-нибудь прожить.

Он не расслышал моих слов.

– Что ты сказал? – крикнул он.

Я посмотрел ему в лицо и покачал головой. Собрав одежду, я поспешил обратно в дом. Уильям следовал за мной.

После этого происшествия никто не разговаривал. Мы легли и попытались заснуть. Уильям надел кожаный колет мертвеца, а сверху натянул собственную одежду. Свой старый плащ он отдал мне, чтобы было теплее. И потом наступила тишина – слышен был только вой ветра на пустоши.

Я пытался осознать смысл этой смерти. Она не будет записана ни в одной книге. Через десять лет мало кто вспомнит, что был такой Ричард Таунсенд, и почти никто не будет помнить, как он выглядел. Через девяносто девять лет о нем совсем забудут. Даже убийство не имеет никакого значения. Это слово кажется нам таким значительным, но в действительности смерти не имеют значения – разве что умрет сам король. Через четыре дня, когда настанет моя очередь умирать, никому не будет дела до человека по имени Джон из Реймента – или Жан де Рейман – или Джон Исреймен. Мои жена и дети не узнают об этом. Они и сами давным-давно умерли.

Честно говоря, я больше не боялся смерти. Меня страшило только одно – что я не встречусь с ними после смерти.

Я задыхался. В ледяном мраке я не понимал, куда идти. Мне казалось, что я умираю.

Не сейчас, вспомнил я. У меня есть еще четыре дня. Но дышать я все равно не мог. Я рванулся вперед, сопротивляясь, словно оказался под водой, дергая руками и ногами. И неожиданно я ощутил прилив свежего воздуха. Я глотал его большими глотками, но ничего не видел.

Я оказался в огромном ледяном сугробе. Была ночь, но я не видел звезд.

– Уильям! – крикнул я во мраке.

Голос мой прозвучал глухо и странно.

– Уильям! – крикнул я снова.

Я вскочил на ноги. Ни ветра, ни звука.

Меня била крупная дрожь. Я не слышал ничего, кроме собственного голоса. С нашего времени прошло двести девяносто семь лет. Сейчас, наверное, одна тысяча шестьсот сорок пятый год – если верить канонику-прецентору. Я вспомнил, что сегодня семнадцатое декабря, и вычислил, что это среда. Но больше я ничего не знал. Я не слышал даже журчания ручья, который приводил в действие водяное колесо. Единственным моим ощущением был холод – ноги заледенели, руки промерзли до костей.

– Уильям! – кричал я. – Уильям!

Я вспомнил, что, засыпая, положил под голову свою дорожную суму. Потянувшись во мрак, я нащупал ее. Ладонью я отгреб снег в сторону, нашел завязки и вытащил суму на поверхность. Под рукой возникли знакомые формы металлических резцов и распятия. Одежда, лежавшая в суме, намокла и превратилась в бесформенный комок.

А что, если рассвета не будет? Что, если в этом году солнце больше не поднимается? А вдруг весь мир покрыт безмолвным белым снегом? Сколько бы меня ни пугали адским огнем, я не мог представить ничего хуже пребывания в мире без света и звуков, в окружении глубокого белого снега. В мире вечной зимы. Хуже всего было то, что я остался совершенно один. Даже грешнику, который пребывает в аду в обществе себе подобных, лучше, чем душе, замерзающей в одиночестве.

Рядом послышался шорох. Я насторожился и прислушался. Я был бы рад, даже если бы это оказалась обычная лиса, прокладывающая себе путь в сугробах.

– Раны Христовы! – услышал я голос Уильяма.

– Слава богу!

– Я ослеп или вокруг действительно темно?

– Если ты ослеп, то и я тоже.

– И тебе так же холодно, как и мне?

– Ради всего святого, Уильям, конечно! Я продрог до костей. Нас со всех сторон окружает снег и лед.

– Хорошо бы нам никогда отсюда не выбраться…

– Это была твоя идея. Это ты предложил отправиться с рудокопами.

– Моя идея? Это ты заявил, что нам нужно идти в пустыню: «Пустыня – это творение Господне в первозданном его виде!» Ну вот и получай! Мы с тобой оказались в настоящей пустыне – и я что-то не слышу хора ангелов!

– Уильям, ты передергиваешь! Это ты сказал, что мы ничего не знаем, ничего не умеем и подобны детям. «Пойдем на пустошь – и там мы будем на равных», – сказал ты.

– Черт тебя побери, Джон! Разве мы оказались бы здесь, если бы ты не подобрал больного ребенка?

Мне нечего было ответить.

Даже Господу не понравилось бы в этом холодном, ужасном месте. Да и зачем бы Ему здесь быть? Бог живет в городах – там, где, как говорил олдермен Периэм, человек человеку дьявол, homo homini daemon. Бог живет там, чтобы смягчать жестокие сердца людей и укреплять решимость слабых.

– Куда нам идти? – спросил Уильям.

– Вон к тому темному пятну.

– Что?

– Ну откуда мне знать, Уильям? Мы и шагу не можем сделать, чтобы не свалиться в расщелину или овраг или, того хуже, в трясину.

– Ты полный дурак, Джон! Ты слышишь журчание ручья? Нет! А почему нет? Потому что какой-то злой дух осушил его за последние девяносто девять лет. Или он попросту замерз. Сейчас по любой трясине можно прокатиться с ветерком, Джон. – Уильям помолчал и добавил: – Послушай, нам нужно выбраться на вершину холма. Прошлой ночью я заснул в середине комнаты, значит, дверь должна быть с твоей стороны.