Поезд на Ленинград - Юлия Ли

Вольф смотрел на него долгую минуту, кривясь и отчаянно страдая – не желая ни верить ему, ни брать эти конфеты, ни умирать нелепой смертью. Этот человек, назвавшийся английским шпионом, с легкостью ушел от преследования петроградского угрозыска, на ходу из тонкой барышни перевоплотился в бородатого мужчину, а потом угнал пролетку у извозчика. Рука нехотя потянулась, дрожащие пальцы подцепили засахаренный марципан с запахом плесени.

Вольф сунул его в рот и, давясь, не жуя, проглотил.

Джонсон привстал на локте, глядя на него с приподнятыми бровями.

– Это тебе был от меня бесплатный урок внушения, Сема. Никакого яда не было, ты слопал гнилой марципан. Учись, как работает английская разведка, и весь мир ляжет к твоим ногам. Ну что? Готов к службе его величеству королю Георгу Пятому? – проговорил он, вынимая из-за пазухи несколько хрустящих десятидолларовых банкнот.

Семен смотрел с ненавистью, но при виде иностранной валюты в глазах загорелся свет озорства, на губах заиграла улыбка. Вид денег искупал пережитое потрясение.

– Черт с тобой, жидовья морда, – выпалил он, выхватывая деньги и первым делом начиная их разглядывать в тусклом свете, который лился из окон фойе на крышу. – Говори, что надо делать?

– Есть в Москве один большой чиновник – заведующий Юридической частью Московского отдела социального обеспечения Швецов. Ты отправишься к нему на прием и скажешь ему всего два слова. Два заветных слова.

– Каких?

– «Степной Волк».

– И что?

– И он сделает для тебя все, что ты пожелаешь, как джинн из сказки про Аладдина, которая в «Тысяче и одной ночи».

– Сдается мне, что ты сказок и начитался. Сам ты, кстати, дурилка! – обиженно отодвинулся от него Вольф. А потом не выдержал и спросил:

– Что это такое – «Степной Волк»?

– Позывные, или клички. Губпрокурор – бывший агент охранки, живет под липовым именем, шифруется. Вот ты его за причинное место и возьмешь.

– А если он артачиться начнет?

– Расскажешь ему свою историю. Мол, ты командир ревотряда из Рязани, было дело, в восемнадцатом пришел к нему, атаману Степнову, челом бить, просил присоединиться к советской власти, выписал от своего имени некоему Швецову бумагу, за что был заперт в погреб с другими пленными и чуть не погиб от пожара. Скажешь, что спасся. И явился взыскать за обман.

– Не понял… – захлопал глазами Вольф. – Н-ничего не понял. Атаман… или заведующий юридической частью какого-то там отдела… К кому я должен пойти?

– И не надо понимать. Ты только найди этого Швецова в Москве и скажи все точь-в-точь как я сейчас говорю.

– Уж как-то все неубедительно… А если он все-таки не послушает?

– Скажешь, что его личная папка из Охранного отделения ляжет на стол Дзержинского.

Вольф некоторое время молчал, почесывая макушку и осмысливая слова гимназического друга, ставшего шпионом.

– Но он ведь узнает по лицу, что я какой-то залетный! – сказал он наконец.

– Не узнает. Тот командир ревотряда тогда был весь в крови – ему висок пулей задело. Он его вспомнить может только единственно по позывному. Краскома позывной был Волк, прокурора – Степной. Они часто в паре работали при старом режиме. Он взрослый дядька, ему помогал ребятенок девяти лет, смышленый, как бес. Он его девятилетним и помнит. А вот таким, как сейчас, – двадцати четырех лет, вряд ли. Позывной никто, кроме них двоих, не знал, ну разве еще какой-нибудь жандарм, и все.

– Это ты, что ли, этот самый… ребятенок девятилетний, смышленый, как бес? – недоверчиво прищурил глаза Вольф.

Джонсон загадочно улыбнулся.

– Много будешь знать – скоро состаришься. Намекну: думаешь, я просто так был зачислен в гимназию Видемана? Когда подрос, меня туда засунули за настроениями учителей и учащихся смотреть и докладывать, если обнаружатся революционные наклонности у кого.

– Ты что? – выпрямился Вольф. – Ты тоже из охранки? Ты и за мной наблюдал?

– Наблюдал.

– Как же ты потом в красные пошел?

– Эх, слишком много ты вопросов задаешь. Устал я. Давай-ка поспешим лучше на вокзал. Поезда нынче ходят очень неаккуратно. А нам бы еще поспеть перед этим в одно место – надо тебе на виске шрам соорудить.

1 января 1929 года. Октябрьская железная дорога. Скорый поезд на Ленинград

– Как я свел знакомство с губпрокурором? – сузил глаза Вольф и прищелкнул языком, точно не знающий урока школьник. – Мы едем в одном вагоне с людьми из ГПУ. Может, вы, профессор, у них спросите? Им виднее, они все знают.

Грених, восседавший напротив журналиста, глядел на того в упор, скрестив руки на груди, только лишь отодвинул ботинок от натекшей под мертвой грузинкой лужи крови.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – подал голос Агранов с задних рядов.

– Что я могу сказать? Ну что вы от меня хотите услышать? – зачастил студент, побагровев и сразу заерзав.

– Давайте сначала? – сделал одолжение Грених. – Откуда у вас этот шрам?

– Что? – недоуменно выдохнул Вольф. – Я же рассказал – шальная пуля, в детстве, в Гуляйполе.

– Какое Гуляй Поле, – огрызнулся Саушкин, – у тебя в паспорте написано, что ты родился в Ленинграде.

– В Петербурге, – поправил Белов, сидя с закрытыми глазами. – В Ленинграде он бы родиться не успел.

– Я вас умоляю… – начал Вольф, но осекся. – Родился, быть может, и в Ленинграде, Петербурге, а жизнь по свету знатно помотала.

– Назовите дату вашего рождения, – продолжил Грених.

– 20 ноября 1903 года.

– Когда и как вы познакомились со Швецовым?

– Как познакомился… Не познакомился, скорее увидел в толпе. На Втором Всесоюзном съезде Советов, после смерти Ленина и когда была принята Конституция. Мы, студенты, тогда зал заседаний помогали готовить, плакаты вешали и транспаранты, а Швецов на съезде присутствовал – был каким-то из делегатов. И все. Я всегда только издалека его видел, и имя его часто было на слуху.

– По характеру вашего шрама могу сказать, что вы его получили не в детстве. – Грених расплел руки и, наклонившись к Вольфу, опустил локти на колени.

– Почему?

– Мне, как судебному медику, виднее.

– А разве это можно понять, если шраму ну… десять лет?

– По любой отметине на теле можно что-то да понять. В двадцать пятом вы надолго покидали институт. Потом ваши сокурсники заметили свежий шрам. Зачем он был нужен?

– У меня он был всегда.

– Да, интересно, некоторые ваши знакомые припоминали, что под волосами у вас имелся белый след, но едва заметный.