Сахарная кукла - Соро Кет

– Кого?

– Господина графа!

– Но он брюнет.

– Как и все те женщины, что нравятся моему отцу… Ты все думаешь, его приняли в семью, потому что тебе захотелось иметь игрушку в человеческий рост?

Я никогда об этом не думала, слишком мала была. Но теперь вдруг задумалась.

– Ну… Может быть, он чем-то понравился папе?

– Моему – точно. Как памятка от Ральфовой мамы.

Я наморщила лоб.

– Ты намекаешь?..

– Я говорю прямым текстом. Ральф – мой брат! – отрезал Филипп. – По отцу.

– Ты спятил…

– Себастьян и Фред дружили. Твой отец привел к тебе Ральфа лишь по одной причине. Об этом попросил мой.

Свадьба состоялась через неделю после того, как я отметила свое шестнадцатилетие.

Я ожидала, чего-то, сама не зная чего. Что Ральф сподобится прочесть мою смс-ку. Что мой отец решит нарушить обет молчания… Но ни того, ни другого, конечно же, не произошло. И когда все закончилось, и я смогла отлепить от зубов улыбку, снять туфли и распустить ненужный корсет, я окончательно поняла: нет того горизонта, где исполняются детские мечты.

Я родилась только потому, что мама хотела папу, а папа был пролайфер и идиот. Что же до Ральфа… он хотел денег и получил их. Их следовало сложить в пакет с детскими игрушками и забыть. Тем более, предстояло еще одно расставание.

…Джек, новый муж Лизель, – американец с квадратной челюстью, загаром цвета хлебной корочки и красивейшими сединами, был очарован ее богатым происхождением.

Он был богат и, как многие богатые американцы своего возраста, питал интерес к европейским аристократкам и был уверен, что опасаться следует молодых. Лизель умудрилась поймать его, вскружить голову и отвести к алтарю в какие-то два с половиной месяца.

Свадьбу играли в родовом графском замке. Жених сиял под блеском двойной фамилии и чувствовал себя дворянином. Аристократом. Графом. Никто его не разубеждал, ибо так приказал архиепископ.

Лизель не была урожденной Штрассенберг, но американец этого так и не узнал. Они венчались, гости шептались, архиепископ фон Штрассенберг метал взглядом молнии и трижды переспросил, возражает ли кто-нибудь против сего брака.

Не возражал никто, кроме самого архиепископа, – но он смолчал и брак состоялся.

А на банкете, под звон фарфора и напыщенных сарказмом речей, американец взорвал еще одну новость. Он собирался увезти свою крошку Лиззи к себе домой. Пока их не разлучит Смерть.

У меня буквально отвисла челюсть. У меня и у Мартина.

– Это ненадолго, – пробулькала Джессика, не скрывая злорадства. – Крошка Лиззи сильно немолода.

Архиепископ, сидевший напротив нас, спросил в пустоту:

– Когда ты, наконец сдохнешь?.. – и под смех Себастьяна, перекрестился. – Прости меня, Господи.

Когда Лиз с Джеком уехали, Филипп снова впрягся в бизнес; на этот раз, под руководством партнера, которого предоставил новый бабушкин муж.

Перестал нюхать, перестал пить. Даже шататься по клубам он перестал, – по крайней мере, открыто. Он закусил удила и шел к своей цели, как Самсон на филистимлян. И напрасно Джессика махала из спальни градусником, а позже, отчаявшись, кружевным бельем. Все было кончено. Несмотря на то, что развода он не просил и не попросил бы, это все равно был конец.

В декабре, аккурат к Рождеству, Филипп совершил сделку века: увел у Ральфа из-под носа крупный объект и прямо оттуда рванул домой, держа в руках по две бутылки шампанского.

– Ну? – торжествующе крикнул он, врываясь в гостиную, где мы с Джессикой плели друг другу косички и пили яблочный кальвадос. – Кто теперь твой папочка?!

Я, забытая вместе с выпивкой и ночными клубами, кисло пожала в ответ плечами.

– Спроси у мамы.

Джессика, чья овуляция в этот раз прошла просто так, – без всяких попыток, – посмотрела на Фила, как на кусок дерьма.

– Да близко ты не стоял к нему! – вскинулась она. – Ты даже с Дитрихом рядом не стоял, не то, что с ее отцом! Чем ты гордишься, а? Тем, что старушка выбила из муженька денег и чувака, который все за тебя устроил? Как раньше Дитрих устраивал?.. Ничтожество! Лучше бы я за него вышла!

Фил перестал сиять и слегка напрягся.

– Ты тоже считаешь, будто я – ноль? – спросил он сверху, опасно понизив голос.

– Твои дела меня не касаются. Никак. Вообще.

Я посмотрела в упор, чтобы Филипп понял, что именно я имею в виду, и отвела глаза.

…Перед отъездом Лизель признала, что ничего поделать я уже не могу. Лишь ждать, раздирая самооценку в клочья, или забить. Признать, что Филипп – не мой. И я не стала ссориться с Джессикой. Плести ей волосы в косы было куда приятнее, чем вымывать из них рвоту. И интересно было слушать рассказы о том, как она жила до меня. Про папу и молодого Маркуса. И про советы, что ей давала Лизель.

Сегодня был очень душевный вечер, – благодаря кальвадосу. Мы посмеялись, обсудили принципы и признали, что советы – отличные. Вот только годились больше для блиц-боев. Годились для совращения будущих мужей и высечения из них искры… Но для любви они не годились. В любви Лизель сама проиграла, едва начав, и никогда уже не оправилась от своей потери.

– И я тоже не оправилась, – сказала Джесс; до прихода Филиппа оставались считанные минуты. – Порой, мне даже жаль тебя.

– О, не волнуйся: я в безопасности. Ты забрала обоих, что что-то значили.

– Да я тебя умоляю! – сказала Джессика, разлив остатки спиртного. – Забрала! Тебе было пять лет! Что именно ты собиралась им предложить? Вздрочнуть на свою коллекцию Барби?

Я не ответила. Я предложила Филиппу все. Ему не понравилось. Об этом уже не стоило говорить.

Единственным адвокатом Фила был Фердинанд.

– Да ты пойми! – говорил он, пиликая на новенькой скрипке, которая стоила столько же, сколько порше. Скрипка была подарком Филиппа ко дню рождения. — Он старше нас! Его же посадить могут! И вот еще… Если бы он не мучился, если бы не сомневался, что делает, я первый бы сказал маме! Вот зуб даю! Я считаю, если взрослый мужик соблазнил девчонку и дергает, он – дерьмо, а не человек. Педофил и мямля, который боится нормальных женщин. Но Фил не мямля и не дерьмо. Он просто пытается поступать правильно.

Я подошла тогда к пюпитру, сняла с него ноты, свернула в трубочку и… настучала Фердинанду по голове.

…Филипп по-прежнему смотрел снизу вверх.

– Убирайся, – очень холодным тоном сказала Джесс. – И не сверкай на меня глазами: ударишь, я тут же позвоню Ральфу. Сегодня и у него очень важный день. И ты прекрасно знаешь, что он приедет… если я его попрошу.