Она со мной - Джессика Кансоло

Отец крепко сжимал руль, кипя от гнева, и уже превысил скорость на тридцать делений.

«Нет, черт возьми. Ты профукала автобус, потому что всегда все портишь!»

Мой отец не был плохим парнем. Папа никогда меня не бил, всегда гулял со мной и покупал то, что я просила. Он становился плохим лишь тогда, когда его жизнь шла под откос, а с горя напивался.

«Папа. Остановись». – Я схватилась за ремень, не чувствуя себя в безопасности на пассажирском сиденье рядом с пьяным водителем.

«Не указывай мне, что делать, мать твою! Я здесь взрослый!»

Машина ускорялась по мере роста его гнева.

Я начала паниковать.

«Папа! Притормози!!!»

«Хватит указывать мне, что делать! Мне хватает этого дерьма от твоей матери! Боже, ты прямо как она!»

Машина дернулась, когда отец снова нажал на педаль газа, и пейзаж превратился в сплошное пятно.

«Папа!» – закричала я.

«Что? Ты не доверяешь своему старику?»

Я заплакала.

«Ты пьян! Просто остановись! Пожалуйста, папа! Я хочу выйти!»

«Конечно, ты не доверяешь! Прямо как твоя мать! Я вполне могу вести машину, видишь?»

Машина резко дернулась влево, и мое тело тряхнуло вместе с ней. С очередным рывком автомобиль вернулся на нужную полосу, отчего я ударилась головой об окно.

«Видишь? Я знаю, что делаю!»

Мы все еще ехали с молниеносной скоростью. У меня от испуга катились слезы по щекам, а голова раскалывалась от сильного удара.

«Остановись! – закричала я. – Выпусти меня! Сейчас же!»

Но вместо того чтобы слушать, отец просто повторил предыдущие действия, тупое «доказательство» своей значимости. Он выехал на встречную полосу, затем рывком вернулся обратно. Отец продолжил свои безумства, вот только на этот раз мы проезжали темный перекресток. Раздался громкий хруст, когда задняя часть водительской стороны нашего внедорожника ударилась о столб светофора. И время как будто остановилось. Шум оборвался, сменился белым статическим сигналом. Сначала машина несколько раз перевернулась, а потом нас вдруг ослепила пара фар.

Время снова ускорилось. Белый шум вмиг сменился оглушительными звуками: бьющееся стекло, скрежет металла и испуганный крик девушки.

Наверное, это я кричала.

Снова и снова я переворачивалась вместе с машиной, и все происходило так быстро, что я даже не успела понять, сколько раз и как долго это продолжалось. Когда машина наконец-то перестала двигаться, перекресток уже не был в зоне видимости. Мы приземлились на колеса – правой стороной вверх.

Я растерялась, не понимая, где находилась. Голова раскалывалась от боли; меня мутило от сильного головокружения. В руке ощущалась стреляющая боль. Все тело ломило; повсюду была кровь. Отца на водительском месте я не увидела. Его вообще не оказалось в машине.

Позже в полиции мне сказали, что он не был пристегнут ремнем безопасности и вылетел через лобовое стекло после столкновения с машиной. Они сказали, что отец умер еще до того, как выпал из машины: его шея сломалась при ударе о руль.

Тело отца упало в половине квартала от места происшествия. Когда меня катили по улице на каталке, я повернула голову и увидела, как врачи накрывали то, что от него осталось.

Лучше бы я не смотрела. Этот образ будет преследовать меня до самой смерти. Как и другой образ, который я увидела перед тем, как потеряла сознание: рядом с перевернутой и разбитой машиной медики накрыли безжизненное тело шестилетней девочки.

– Амелия? Ты в порядке? – мягкий голос Эйдена возвращает меня в настоящее.

Он кладет руку мне на плечо, и я чувствую, как его тепло практически прожигает тонкую футболку. Поднеся руку к лицу, я вытираю вырвавшиеся наружу предательские слезы.

Как долго я отсутствовала? Эйден выглядит ничуть не раздраженным, но искренне обеспокоенным. Я беззвучно киваю, отвечая на его вопрос, и вытираю последние слезы, стекающие по щеке. Я чувствую, как его большой палец на моем плече медленно двигается вперед-назад. Я и понятия не имела, что такое маленькое действие может меня успокоить.

– Ты… Ты пострадала?

Я оглядываюсь на Эйдена, снова киваю.

– Сломанная рука, сломанные ребра, вывих запястья, сотрясение мозга, несколько порезов и синяков. Но мне повезло, в отличие от отца… – Я поперхнулась и отвела взгляд.

Я так давно не вспоминала отца и ту травму, которую пережила: эти события померкли в свете последующих происшествий. Никогда не задумывалась, что во время смерти отца я находилась рядом с ним. Я могла сделать что-то, сделать что-то по-другому и предотвратить беду. Он мог выжить и все еще находиться здесь. Я могла жить дома, а не постоянно переезжать. А Сабрина…

– Мой отец, – пытаюсь я снова, уставившись в стену. – Он вылетел через лобовое стекло. Мне сказали, что смерть наступила быстро, и что он, вероятно, был слишком пьян, чтобы что-то почувствовать. – Я усмехаюсь без доли юмора. – Как будто от этого мне стало легче.

Заметив, что рука Эйдена сжата в крепкий кулак, словно он пытается себя сдержать, я поднимаю глаза. Оказывается, все его тело заметно напряглось, а на лице застыло суровое выражение. Тем не менее, несмотря на то, что манера его поведения ясно говорит о вспыхнувшей ярости, рука на плече остается нежной. Большой палец по-прежнему меня поглаживает, стараясь успокоить.

Эйден выдыхает через нос; челюсть слегка расслабляется. Он опускает руку, которая лежала на моем плече, и смотрит на стену позади меня.

– Мой отец тоже не был таким уж замечательным. Когда мне было девять лет, мы узнали, что мама беременна близнецами. Двумя мальчиками. Больные раком женщины очень редко беременеют, и она даже не думала, что сможет снова иметь детей, – продолжает Эйден. Оба его кулака сжимаются, а в апатичных глазах появляется тонко завуалированное выражение ярости. – Мой отец заявил ей, что из-за медицинских счетов и других выплат она не сможет их оставить.

Я задерживаю дыхание: настолько меня захватывает Эйден и его слова. Он редко открывается людям, и я не хочу делать ничего, что могло бы его обескуражить. Он доверяет мне.

– Мама отказалась делать аборт, – продолжает он, – и отец ушел из нашей жизни. С тех пор мы его не видели.

На этот раз настает моя очередь утешать Эйдена, положив руку на его бицепс. Это ужасно. Его отец бросил девятилетнего сына и беременную жену, больную раком, потому что не хотел иметь дело со счетами.

– Отчим оказался не лучше.

– Что… – Я сглатываю, смачивая пересохшее горло, вроде как зная, каким будет ответ. – Что сделал твой отчим?

Мои слова, кажется, напоминают ему, где он находится и что говорит. Глаза Эйдена приковываются ко мне, а бесстрастное выражение вмиг возвращается.