Молния среди леса - Константин Малахов

Мне было почему-то стыдно, словно я какой-то избалованный мальчишка, которому захотелось кушать и стою тут, топаю ножкой. Возбуждение заглушило мой голод, но сейчас первую партию в моем организме исполнял именно он.

После принятия пищи (док настоял, чтобы я поел как следует, а также выпил очередной чудодейственной настойки) мы бодро зашагали в деревню. Костомаров все так же взглядом пробивал себе путь, а я буквально дрожал от возбуждения или неопределенности, схожее чувство испытываешь, когда готовишься выступать перед толпой или сдавать экзамен.

Председателя долго искать не пришлось – он стоял во дворе, опершись на ветхую деревянную тачку и о чем-то беседовал с Наседкиной. Мы поздоровались и Костомаров вкратце обрисовал общую ситуацию и наш конкретный план.

Реакция Галины Ивановны была какой-то напряженной, словно она на кого-то разозлилась. Что ж, понять ее, думаю можно. Игнат Никитович снова спрятался в своем коконе, покивав нам, смотря в пол и сложив руки за спиной.

– А он того, зверей своих нас травить не будет? – спросила Наседкина и быстро обернулась в сторону своей избы.

Трое мужчин переглянулись между собой.

– Не думаю, – спокойно сказал доктор. – Какие-то эксперименты он с ними проводит, но не по управлению же. Скорее всего выращивает новый вид из-за чего и появляются такие вот красноглазые.

О волке Корней Аристархович благоразумно умолчал.

– А если это не он? – снова оглянулась назад Наседкина.

– Ну, а мы и не будет изображать арестную группу, -спокойным голосом ответил док. – Для начала просто поговорим насчет нашей ситуации с животными. Скажем, что совершенно не желаем вмешиваться в его жизнь, но очень желаем знать, чего нам стоит опасаться, а чего нет.

– Нелюдимый он, – пробурчал председатель. – захлопнет перед носом дверь и все.

– Может быть вас, Игнат Никитович, он не так в штыки примет, – приободрил председателя Костомаров, когда, решившись, мы зашагали к таинственному ученому.

– Да я-то что, – забубнил как-то съёжившись Игнат Никитович. – В чужую жизнь не лезу. Зла никому не желаю. Живут себе и живут.

На этом наша дискуссия прекратилась. Костомаров уверенно пошел первым и мы, словно утята за мамой, поплелись следом.

Итак, мы все окружили избу. Прислушались, но кроме обычного лесного фона ничего не доносилось.

Костомаров уверенно заковылял к входной двери и уже на пороге обернулся, окинув взглядом наш отряд и громко постучался. Никакой реакции. Постучал еще, но упрямая тишина не изменялась. Док подергал ручку.

– Заперто.

– Нема? – осторожно спросила Наседкина.

Костомаров не ответил и зашагал к боковой стене. Я последовал за ним и все остальные растянулись в человеческую цепочку, заканчивающуюся председателем. Стена, обращенная к лесу, выглядела вполне обычно, а вот окно было узкое, словно бойница в крепости. Максимум, что через него было видно – дощатый потолок.

– Что будем делать, док? – я повернулся к Корнею Аристарховичу.

Тот по очереди оглядел всех нас и сказал, тоном таким уверенным, словно это был приказ военного командира своим солдатам.

– Нужно лезть в окно. Это, конечно, чужое жилище, и оно священно, но и обстоятельства необыкновенны. Думаю, господин Хуртинский нас поймет, – и добавил: – а если нет, то вряд ли пойдет к властям жаловаться.

Во мне в первую секунду сработал предохранитель, который сразу же оповещает о нехороших намерениях. Он есть у каждого человека, у кого это чутье, у другого – свод жизненных правил. Жаль только, что он человека током не бьет, чтобы слушался. Было бы эффективнее. А так – это больше мигающая красная лампочка в голове. Вот и я вначале замер от предложения доктора, но потом хитрое сознание все объяснило: этим мы поможем тем нескольким жителям, которые есть в этих лесах, я смогу написать удивительнейшую историю и может даже издать ее безо всяких альманахов. И вообще жутко интересно, чем там этот ученый занимается. Убедив сам себя и взглянув на окно, я обернулся к нашей группе:

– Лезть придется мне?

Игнат Никитович и Наседкина переглянулись, а доктор, повиснув на костылях, лишь развел руками.

Очень не хотелось бить стекло, но вытащить его не получилось, рама была добротно сработана. Звон стекла от соприкосновения с поленом казался таким громким, что встрепенулся лес. Меня подсадили и я, предварительно убрав острые осколки из рамы свалился внутрь помещения.

Внутри была не кромешная тьма, но рассмотреть что-то детально было трудно, поэтому первым вопросом стал свет.

– Митт, будьте любезны, попробуйте открыть нам дверь, возможно где-то рядом висит запасной ключ, – донесся до меня как всегда точный и правильный совет Костомарова. Словно я сам бы не догадался. После того, конечно, как поискал бы лампу.

Света из оконца хватало, чтобы видеть дверь. Я уже шарил вокруг взглядом в поисках классического гвоздя с висящим ключом, но увидел, что дверь заперта на засов изнутри. Ну что ж, так даже легче.

Открыл. Корней Аристархович не спеша вошел, вращая головой в изучении внутреннего убранства, а оно было пускай небогатым, но не совсем деревенским.

Возле стены стоял красивый резной секретер. Я прищурился, рассматривая его получше, но тут док уверенно прошагал к противоположной от вторжения стене, чем-то лязгнул и в комнату хлынул свет.

– Надо же, – хмыкнул он. – Ставни с запиранием изнутри. Оказывается, я тут не один такой.

Тот самый секретер тут же постарел, обнажив свои морщины на лаке и потертости, но оставался все таким же красивым. Возле него стоял стул с вогнутой спинкой, который очень шел секретеру. Обязательная печь было уставлена глиняными горшками, наполненными землёй. Между ними теснилось ведро, в котором лежал большой термометр.

Я покосился на доктора. Тот с большим внимаем отнесся к этим предметам. Я перевел взгляд на остальных членов нашей комиссии. Наседкина мяла пальцами край кофты и осторожно смотрела по сторонам, председатель же был спокоен и задумчиво смотрел вперед себя. Все еще стоял запах, синтезированный доктором, но уже не такой концентрированный.

Мои глаза не останавливали анализ помещения: пальто висящее на крючке в стене (не на гвозде), табурет со стоящим на нем тазике с водой. Рядом маленькая тумбочка, на которой тускло отсвечивало зеркало, отражая в себе лежащую рядом бритву и кусок кожаного ремня. Все эти обычные бытовые детали, из которых состоит повседневный образ жизни, почему-то заставили меня задуматься.

– Стойте! – подавившись собственным криком, я закончил шепотом. – Подождите. Видите пальто на крючке? А дверь, кстати, была заперта.

Я выдержал паузу глядя на нахмурено удивленные лица: