Шторм на Крите - Сергей и Дина Волсини

До чего же все-таки неприятной женщиной оказалась эта Наталья. Насквозь лживая, к тому же, грубая и совершенно не воспитанная, а этого Антон Ильич на дух не переносил. Он снова вспомнил коротышку и скандал, что устроила Наталья, снова подумал о том, верно ли поступил, и снова пришел к выводу, что не мог бы поступить иначе. Если бы Наталья не вела себя словно базарная баба, он бы, пожалуй, смог бы уговорить коротышку найти для них столик. Но для Натальи все мужчины были не более чем пустые, никчемные «павлины», а греков она вообще за людей не считала. Надо же, как не похожи друг на друга мать и дочь! Несмотря на внешнее сходство, которое бросилось ему в глаза при первом знакомстве с Натальей, мать и дочь были совсем разными. Насколько Юля была возвышенной, изысканной и утонченной, настолько Наталья оказалась взбалмошной и несдержанной. Юля, снаружи неподступная и даже суровая, изнутри была пылкой, нежной, остро чувствующей и моментально все подмечающей. А как она умела держать себя на людях, с каким достоинством себя несла! Сколько незыблемого спокойствия было в ее походке, в ее осанке, в ее неспешном внимательном взгляде! Все то, что он так полюбил в ней с их первой встречи, теперь, как в кривом зеркале, отражалось противоположностью в ее матери – и беспокойная суетливость движений, и торопливые навязчивые речи, и дребезжащий голос, и натянутый, притворный смех, за которым как за маской скрывала она свое нутро. Лживая, жестокосердная, бесчувственная женщина, с горечью подумал Антон Ильич и вздохнул. Но ничего. Вскоре все позабудется, и этот день, нескончаемый, тревожный, измучивший его, закончится навсегда.

Он поднялся с кресла и подошел к балкону. В темноте светились огоньки у бассейна, бледные полоски фонарей дрожали на ветру. Он посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать. Скоро все прояснится. Если только… если только он не ждет напрасно. Что, если Юля не придет? Могла ли она обидеться на него так сильно? Нет, с надеждой сказал он себе, зря он переживает. Наверняка Юля давно уже простила его и сама жалеет о случившемся так же, как и он. Одно только ее слово, одна улыбка, когда она войдет, и он поймет, что между ними все осталось по-прежнему. Ах, скорей бы она пришла, как мучительно долго тянется этот вечер! Он вернулся в кресло.

Настала полночь. Юли не было.

Антон Ильич сидел и ждал, глядя на часы. Он уже не мог ни о чем думать. Сердце его сжималось от страха, что Юля не придет, он гнал от себя эти мысли и уговаривал себя, что беспокоится напрасно, что Юля вот-вот постучит в дверь. Ее появление изменило бы все. Он чувствовал, что теперешняя встреча сделала бы их еще ближе друг другу. Это первая в их жизни ссора, которую и ссорой-то не назовешь – разве был у них повод поссориться? – и примирение представлялось ему таким эмоциональным и таким необходимым для того, чтобы пережить это нелепое непонимание, разлучившее их на целый день. Ее приход сегодня означал бы, что их отношения настолько дороги для них обоих и настолько уже прочны, что они в состоянии простить друг другу минутные обиды и забыть о них во имя главного, во имя их любви.

Так рассуждал Антон Ильич. Стрелки на часах между тем показывали десять минут первого, затем двадцать минут, потом и половину. Не похоже на Юлю, чтобы она опаздывала. Понимание того, что она не придет, наступало на него с неотвратимой ясностью, и все же он не верил этому и с упорством продолжал сидеть, глядеть на часы и ждать. Смириться с тем, что Юля решила не приходить, казалось ему слабостью, проявлением недоверия, даже предательством по отношению к ней. Разве могла она не прийти? Разве что нечто неожиданное заставило ее припоздниться? Может, ее задержала разговорами Наталья? Или старушке Вере Федоровне понадобилось что-то на ночь глядя? Он выдумывал оправдания Юлиному непоявлению с отчаянной надеждой человека, цепляющегося за всякую соломинку, лишь бы оттянуть признание своего полнейшего поражения, которое уже разверзлось перед ним черной бездной и посмеивалось, поджидая его неизбежного и последнего шага.

Стрелки на часах показывали начало второго. Однако ж, хватит ждать, сказал себе Антон Ильич и поднялся с кресла. Не было больше причин дожидаться Юли. Надежда ушла незаметно, сама собой. Не сжималось больше от страха сердце, не тряслись в отчаянии руки – как будто за эти несколько минут он свыкся с мыслью, что Юля не пришла.

Ее решение не приходить тоже многое меняло. Все, что он надумал, размышляя об их страстном и счастливом примирении, теперь повернулось к нему обратной стороной. Выходило, что отношения их не так уж прочны, раз они не сумели преодолеть первое в их жизни разногласие. Выходило, что он для Юли не так дорог, и что она не терзается этой ссорой, как он, и не торопится уладить недопонимание между ними. Вероятно, она решила показать ему, что считает его виноватым и обязанным загладить свою вину. Но почему? За что? Разве он виноват в том, что Наталья ошиблась, а потом, вместо того, чтобы признать ошибку и попытаться спокойно договориться, устроила скандал? Ох уж эта Наталья! Не с ее ли подсказки Юля ведет себя так? Ну конечно: решила выдержать паузу и вот так, по-женски, помучить его, показать, кто здесь главный.

А вдруг все не так? Вдруг Юля просто заболела, подумал Антон Ильич? Может, к вечеру ей стало хуже, и она лежит у себя, пока он тут строит всякие догадки? Он посмотрел на кровать и вспомнил, как она лежала вчера здесь бледная, слабая, с температурой. Его охватила тревога. Он кружил по комнате и хватался за голову, терзаемый мыслями.

Надо позвонить ей и все выяснить, решил он. А если разбужу? В такой-то час? Ну и что, ответил он сам себе, лучше разбужу и буду знать, что с ней все в порядке. А вдруг ей что-нибудь нужно, как вчера? Позвоню, решил он и схватил трубку. Какой же я дурак, прошептал Антон Ильич вслух, какой дурак! И почему я не подумал об этом раньше?

Он набрал номер ее комнаты. Телефон отозвался длинными гудками. Никто не отвечал.

Спит, подумал Антон Ильич? Или не хочет отвечать? Как теперь узнать? Не идти же к ней посреди ночи? Или пойти? Эх, была ни была! Он метнулся к двери, но остановился. Нет, нельзя сейчас к Юле. Еще столкнется по пути с Натальей, или та заметит его у дверей Юлиного номера – и тогда ему несдобровать, Юля этого ему не простит. Что же делать?

Он сел на кровати. Голова у него гудела. Он уже не знал, что думать и какая из его версий могла быть верной. Он посмотрел на часы, была уже половина второго. Сегодня уже ничего не поделаешь, слишком поздно. Спать, решил Антон Ильич. Лягу спать. А завтра все выясню.

Только он стал расстегивать пуговицы на рубашке, как в дверь постучали.

Боже мой, возликовал Антон Ильич, боже мой, какое счастье! Пришла все-таки! Я знал, знал, что она придет! Сердце его затрепетало, торжествуя победу. Он вскочил, бегом бросился к двери, распахнул ее настежь и оторопел: в дверях стояла Наталья.

Она была при полном параде, с прической, подкрашенными глазами, на каблуках, как будто шла с какого-то праздника. На ней была длинная полупрозрачная накидка с глубоким вырезом, не то платье, не то халат. Ошиблась дверью, мелькнуло у Антона Ильича? Но лицо Натальи не выражало недоумения. Она шагнула вперед, сразу оказавшись в комнате, прислонилась к двери, улыбнулась Антону Ильичу своей обычной улыбкой и произнесла, заглядывая ему в глаза: