Река моих сожалений - Медина Мирай

– Знаешь, Питер, – когда я услышал свое имя из его уст, мое сердце забилось чаще, – встретив тебя впервые, я подумал: это будет очередное знакомство, влекущее за собой околопартнерские отношения. Никаких углублений в наши внутренние миры, никаких разговоров о философии жизни. Но чем больше проходило времени, тем сильнее я понимал, что все не просто так. – Он убрал руку и выпрямился, задрав голову к серому небу. – Но мы с тобой непохожи. Ты знаешь, о чем я говорю. Я не хочу тебя портить. Может, я и верующий, может, не совершал ничего плохого по отношению к другим людям, но сама моя сущность – величайший несмываемый грех, с которым я не могу бороться и который не искупить.

Я подозревал истинную сущность Колдера. В нем было нечто, чего не было ни в одном из гетеросексуальных парней и мужчин, которых я встречал. Из-за этой омерзительной для общества оборотной стороны его медали я и решил прервать наши отношения. Я испугался их. Они расцветали и увядали одновременно, истончая сладкий, но вместе с тем ядовитый аромат.

Последние дни самобичевания не только раскрыли мне глаза, но и распахнули мою душу.

Даже тот факт, что мы одного пола, не мог встать на пути моих постыдных чувств. Этой придуманной людьми непреодолимой преграды словно не существовало между нами.

Но с каких пор я стал таким изнеженным? Под какими обломками фальши спряталась моя самоуверенность, моя наглость?

Это ты, Ганн, во всем виноват. Ты не мог изменить меня при жизни, но изменил после смерти, не сказав ни слова, не дав мудрых наставлений. В последние секунды жизни ты лишь дал понять, что Колдер – тот самый человек, таких, как он, я не найду, даже обойдя весь земной шар. В мире гораздо больше добрых людей, чем мы думаем, но своих, если удача улыбнется, найдешь лишь парочку. И одного я уже потерял.

А Колдер по-прежнему был рядом. Здесь, прямо сейчас. Задумчивый и опечаленный горьким осознанием своего чудовищно отвратительного, но неизменного нутра. Он стыдился его, презирал, задаваясь вопросом, как такое могло произойти, в какой невозвратный момент он свернул не на тот путь и как ему все исправить.

Быть может, он пытался встречаться с девушками. Быть может, он был с одной из них, а затем утром, глядя на обнаженное женское тело, чувствовал себя несчастным, загнанным в угол, лишенным выбора. И вместо ожидаемого «выздоровления» лишь сильнее «заболевал», пряча «мерзостные» желания за улыбками и добротой. Он превращал скверну в нечто полезное и традиционное, точно так, как люди создают из мусора со зловонных свалок привлекательные предметы, за которые потом сражаются на аукционах богачи с набитыми до отказа карманами.

Но, милый Колдер, я не видел в тебе ни скверны, ни мусора. Сейчас я видел лишь уставшего человека, который больше не мог убегать от самого себя. В моменты, когда твое лицо сияло улыбкой от моего очередного промаха, я видел человека настолько яркого, что, казалось, этот теплый свет лился из самой души, падая на мою, но не теряясь во тьме.

Ты долго сдерживал себя, Колдер, быть может, даже встал на «правильный» путь. Но встреча со мной погубила твои старания, как погубила и мое отталкивающее нутро.

Так сорвем же наши маски. Больше они нам не понадобятся.

С этим головокружительным предложением я слился с ним в поцелуе, настолько робком и легком, что за последнюю секунду здравомыслия не смог вспомнить ни одного человека, с кем позволил себе такую нежность. Даже с моей ночной ласточкой, чьи упоительное обаяние и непорочная притягательность меркли на фоне милого недоумения Колдера.

Стыдливый страх затуманивал наши мысли, и все наше естество переключилось лишь на эмоции, от переизбытка которых я физически слабел, ощущая, словно внутри что-то внезапно взрывается ослепительными огнями и пылает. Я никогда не испытывал подобного прежде. Я знал, что поцелуй – особая связь между влюбленными, но, видя, как большинство людей променивают ее на мимолетную страсть, позабыл об истинном предназначении поцелуев или даже не догадывался, насколько значимыми и говорящими они могут быть. Я и забыл, что они могут быть идеальной заменой таких непроизносимых и незнакомых мне слов, как «я тебя люблю». И тогда с Колдером я ощутил их истинную цену, что делало меня счастливым, будто я нашел бесценный клад, который обеспечит мне покой на всю оставшуюся жизнь.

Но была ли это любовь?

Я не знал ответа, но стоило мне прерваться, как Колдер, придя в себя и не желая окончания нашей непрочной связи, укрепил ее, заключив меня в чувственные объятья и прошептав:

– Давай поедем в Айдахо вдвоем?

Звезды разной величины любили побаловать себя уютным ранчо в благоприятном штате, но я и подумать не мог, что Кристиана Кавилла из тысячи городов в десятках штатов привлечет именно северо-западный лесной городок Куския, что находился у самой кромки реки Клируотер.

Нам с Колдером понадобилось сделать несколько пересадок, прежде чем добраться до этой тихой обители, где не было ни верениц машин, ни шума, ни бесконечных разговоров, ни загрязненного парами и человеческим негативом воздуха, ни богатства, граничащего с бедностью. Лишь усыпанные тысячами деревьев холмы, молодые олени, что носились по их желтым верхушкам, около сотни маленьких разноцветных домиков у реки, чаще всего не огороженных даже деревянным забором до колен.

Здесь не было ни преступности, ни грязных клубов, ни наркотиков. Крохотный рай, в котором с непривычки теряешься и не понимаешь, чем же себя развлечь. Обыденные здесь вещи, поведение и взгляды для меня, избалованного извращенным обществом обеспеченной темной стороны Лос-Анджелеса, были неприемлемы и дики, и я отчетливо понял, что не смогу подружиться с местными жителями.

Впрочем, мне это было и не нужно. Я не собирался задерживаться здесь, и дело было не только в тающем банковском счете.

Жизнь в Кускии должна была стать лечением от депрессии, но, зайдя в светлый, полностью отделанный деревом дом Кристиана, я понял, что лечение все это время было рядом. Вот оно, заходит вслед за мной и с восхищенной улыбкой оглядывает коридор, ставит чемоданы и, совсем позабыв о смене обуви, заходит в гостиную в пыльных и нашпигованных травой кедах. Затем, опомнившись, он возвращается и переобувается, а я все это время стою на месте, тихо наблюдаю, чувствуя, как сердце, болезненно покалывая, теплеет, а значит, лечится, будто кто-то, взяв его в одну теплую руку, второй зашивает проколотую смертью Ганна дыру.

И дивные, непривычные виды города и того, что находилось за его пределами, постепенно меняли взгляд на высокие многоэтажные жилые дома, офисы, бутики, улицы. И чистейший воздух, от которого я поначалу задыхался, оказывал влияние на скорое лечение.

Но разве было бы оно столь скорым, будь я в этом просторном доме без Колдера? Разве казалась бы природа этих мест мне такой же чарующей? Нет, увидев ее, я поразился бы ее чистоте и красоте лишь на секунды, но уже следующие запечатленные снимки в голове отправились бы в папку «просмотрено», и больше я к ним не возвращался бы.