Чужие страсти - Эйлин Гудж

Он расплатился по счету, оставив официантке щедрые чаевые. Умение бережно относиться к деньгам было еще одной привычкой, помимо жизни на одном месте или долгих отношений с одной и той же женщиной, которой он так никогда и не приобрел. Заработать для него не было проблемой — на самом деле ему очень хорошо платили за то, что он с удовольствием был готов делать даже бесплатно, — но для Вона это давно стало просто средством решения жизненно необходимых, но скучных вопросов. Поэтому деньги у него имели склонность накапливаться — в карманах, в шкафах, на полузабытых депозитных счетах, а иногда и в виде необналиченных чеков.

Вон с радостью отдал бы сестре все свои сбережения до последнего цента, но она упрямо отказывалась брать у него что-то сверх того, что он уже дал ей.

— Как знать? Возможно, однажды они понадобятся тебе самому, — сказала она ему слегка ироничным тоном, который использовала в тех случаях, когда ей хотелось напомнить о неспособности Вона, а может, его нежелании строить планы дальше, чем бронирование очередного билета на самолет. Слова, которые теперь казались пророческими.

С вещевым мешком в руке и накинутым на плечо рюкзаком Вон решил пройти три квартала до места, где сейчас жила Лайла, пешком. Хотя ему не терпелось побыстрее увидеть сестру, он боялся сообщить ей новость, которая могла увеличить бремя тягостных проблем, обрушившихся на нее. Поэтому сейчас он шел к ней неспешным шагом. Помимо выигранного таким образом времени это давало ему возможность немного акклиматизироваться в суете и неразберихе большого города, в реве автомобильных сигналов и визге шин на асфальте. Медленно идя по тротуару, Вон чувствовал себя так, будто совершал путешествие в прошлое, и представлял места, где он когда-то побывал. Марракеш с его древними улочками, похожими на лабиринт, и заунывными выкриками муэдзинов, зовущих правоверных в мечети. Марианские острова, где жители деревни, вероятно, за год проходят столько же, сколько большинство снующих вокруг людей — за неделю, но которые при этом гораздо более довольны своей жизнью. В своем воображении он видел солнце, встающее над греческим островом Лемнос, куда у него была командировка в прошлом году примерно в это же время, и солнечные лучи, поджигающие прозрачное море такого неистово бирюзового цвета, что Вону казалось почти преступлением, что рыбаки на берегу, тянущие свои сети, похоже, совершенно не обращают на эту красоту никакого внимания.

Как же ему будет не хватать всего этого! Он будет тосковать по временам, когда вставал с первыми криками петухов и ложился спать под стрекотание сверчков и кваканье древесных лягушек. Он будет скучать по головокружительному предчувствию новых возможностей, которое всегда у него возникало, когда он впервые шел по улицам незнакомого города, и которое немного напоминало влюбленность. Он никогда не забудет еду, продававшуюся на улицах Хо Ши Мина, и самодельную текилу из Сан-Хуан-де-Алима. Он также будет помнить всех своих женщин, с которыми в течение этих лет делил постель; каждая из них была по-своему прекрасна и любима им.

Нахохлившись в своей видавшей виды пилотской куртке с высоким, поднятым до ушей воротником из овчины, Вон снова принялся обдумывать предстоявший ему тяжелый разговор с сестрой. Бедная Лайла. Ей и без него пришлось достаточно много пережить за эти несколько месяцев. Наверное, он отложит это до момента, когда они уже успеют поговорить. Он так долго не видел ее. Зачем же все портить прямо с порога?

По адресу, который она ему дала, он нашел фешенебельное здание; консьерж в аккуратной униформе позвонил в квартиру, чтобы предупредить о его приходе. Через несколько минут Вон вышел из лифта на тридцатом этаже и встретился с Лайлой, которая ждала его. Она обхватила брата руками и так крепко обняла, что он, нагруженный рюкзаком и вещевым мешком, тут же потерял равновесие. Наконец отпустив его, она сразу же принялась с любовью выговаривать ему:

— Ты только посмотри на себя, кожа да кости! Чем ты там питался? Подножный корм, корешки-ягодки?

— Мне больше нравятся ящерицы и насекомые, — ответил Вон с шаловливой улыбкой.

— Фу-у. — Она скорчила гримасу.

— А ты? Я готовился увидеть здесь крушение «Геспера»[42]. А вместо этого вижу тебя почти такой же, какой ты была в старые добрые времена. — Она была более худой, чем ему хотелось бы, но, к счастью, уже не напоминала своим видом бродячего мертвеца.

— Это только потому, что я знала о твоем приезде. Господи, как же я рада тебя видеть! — Лайла снова обняла его, быстро и горячо, а затем, отстранившись, сморщилась. — Боже мой, когда ты в последний раз купался?

— Вода в пустыне — большой дефицит, — с озорной усмешкой ответил Вон.

— Тогда ты можешь пойти в душ, пока я буду накрывать на стол. Я знаю, что ты предпочитаешь жить в буше, но у цивилизации все-таки тоже есть свои плюсы.

При упоминании о еде Вон про себя застонал. Он мог бы догадаться, что Лайла будет настаивать на том, чтобы покормить его. Теперь же ему предстояло найти в своем уже изрядно наполненном желудке дополнительное место, чтобы она не начала злиться, узнав, что он перед приходом к ней еще куда-то заезжал.

— Красивое место, — заметил Вон, заходя в квартиру. Но при этом он едва взглянул на интерьер в стиле «ар деко»[43] или выразительные картины минималистов на стенах, а сразу направился к широкому окну, из которого открывался панорамный вид на Ист-Ривер.

— Жаль только, что все это не мое и временно.

Обернувшись от окна, он увидел, что Лайла смотрит перед собой ничего не видящим, озабоченным взглядом.

— Когда твои друзья возвращаются из Европы? — спросил он, тщательно стараясь сохранить беззаботный тон.

В прошлый раз, разговаривая с Лайлой, Вон узнал, что у нее не намечалось никаких других вариантов, и если с тех пор ситуация не изменилась, то ей можно было только посочувствовать. Вону не хотелось испортить момент, акцентируя на этом внимание.

— В конце недели, — ответила она. — Осталось всего четыре дня.

— А куда потом?

Лайла вдруг занервничала и, засуетившись, нагнулась вперед, чтобы поправить и без того ровную стопку журналов на стеклянном кофейном столике.

— Я расскажу тебе после завтрака, — уклончиво сказала она.

Она провела его в комнату для гостей, где он бросил свои вещи на кровать и сразу же пошел в душ. Стоя с закрытыми глазами под плотными струями горячей воды, Вон чувствовал, как его плечи, напряженные от долгого сиденья в узковатом для него кресле каютного класса[44], начинают постепенно расслабляться, а темные тучи на внутреннем горизонте расходятся.