Прерванная жизнь - Сюзанна Кейсен

А сколько ребят должно было пройти через постель семнадцатилетней девчонки?

Из находящихся в списке шести видов «потенциально угрожающего самому себе» поведения у лиц, страдающих нарушениями личности пограничного типа, три обычно связываются с женщиной (безостановочные покупки, кража в магазине и ненасытная прожорливость), и только один с мужчиной (неосторожная езда на автомобиле). Один вид поведения не относится к какому-либо определенному полу, если так можно высказаться (чрезмерная психофизическая активность), а уже дефиницию последнего вида поведения (занятие сексом со случайными партнерами) можно интерпретировать по желанию.

Еще остается вопрос «преждевременной смерти, являющейся результатом попытки покончить с собой». К счастью, мне этого удалось избежать, но о самоубийстве я размышляла много. Я думала о нем, мне делалось себя жаль по причине преждевременной смерти, и после этого я уже чувствовала себя получше. Сама идея самоубийства действовала на меня словно клизма или же прочищающее средство. Но некоторые воспринимали ее совершенно иначе – например, Дэзи. Но вот была ли ее смерть по-настоящему преждевременной? Должна ли была Дэзи запираться в комнате со всем своим гневом и своими жареными цыплятами в течение последующих лет пятидесяти? Понимаю, сейчас я предполагаю, будто бы у Дэзи не было шансов на перемены в собственной жизни, и, вполне возможно, могу и ошибаться. Наверняка она и сама предполагала то же самое и, вполне возможно, ошибалась. Ну а если бы она торчала в той комнате еще лет тридцать и покончила с собой в возрасте сорока девяти лет, была бы тогда такая смерть «преждевременной»?

Мое состояние поправилось, а состояние Дэзи – нет, и мне не удается понять, почему так. Быть может, я всего лишь флиртовала с безумием, точно так же, как игралась с соучениками и соученицами, равно как и с учителями. Во мне не было уверенности, на самом ли деле я сошла с ума, хотя и опасалась этого. Некоторые говорят, что уже одно сознание того, что обладаешь мнением в какой-то мере уже является признаком сумасшествия, только я в это не слишком верю. Я всегда думаю об этом. И всегда буду думать.

Я часто спрашиваю у самой себя, не сумасшедшая ли я. Спрашиваю и у других людей.

– Ведь разве даже спросить о таком, уже само по себе не безумие ли? – спрашивала я иногда перед тем, как начать говорить что-то такое, что, вероятнее всего, за сумасшествие принять было нельзя.

Многие свои высказывания я начинала с небольшого вступления, например: «Возможно у меня и не все дома, но…» или «Может это у меня и бзик, но…»

Если мне случается сотворить что-нибудь чрезвычайное – к примеру, дважды за день принять ванну – я говорю себе: да ты, подруга, совсем сбрендила.

Знаю, это очень распространенное выражение. Только для меня оно значит кое-что особенное: тоннели, сетки на окнах, двойные двери, пластиковые вилки, мигание желтоватых лампочек и постоянно меняющиеся границы, которые, как и все границы в мире, так и манят их переступить. Только я уже их переступать не желаю.

Большинство из нас в конце концов вышло. Мы с Джорджиной поддерживали контакт друг с другом.

Какое-то время Джорджина проживала в женской комунне в северных пригородах Кембриджа. Как то раз она пришла ко мне в гости и терроризировала живущую надо мной соседку, которая как раз пекла хлеб.

– Вы это неправильно делаете! – заявила Джорджина.

Мы были с визитом этажом выше и болтали за чашкой чая, а соседка как раз вымешивала тесто.

– Сейчас я вам покажу, – Джорджина отодвинула соседку и начала молотить тестом по столу.

Моя соседка была весьма воспитанной особой и никогда не проявляла по отношению к кому-либо невежливости или злости. В свою очередь, другие люди относились к ней тоже очень вежливо.

– Я вам говорю, тесто следует хорошенько замесить, – говорила Джорджина, показывая одновременно, как это следует делать.

– О-о, – только и смогла выдавить из себя соседка.

Она была старше меня и Джорджины лет на десять и все эти годы не занималась ничем, кроме как выпекала хлеб.

Когда Джорджина уже хорошенько вымесила тесто, она заметила, что ей пора идти.

– Никто еще и никогда не отнесся ко мне подобным образом, – только и сказала соседка, более ошеломленная, чем оскорбленная.

Потом Джорджина стала посещать женские групповые собрания, целью которых было повышение экологической сознательности. Она же уговорила и меня: «Вот увидишь, тебе понравится».

Бабская компания заставила меня почувствовать ужасно неприспособленной. Они разбирались в строении двигателя внутреннего сгорания, умели ходить в горы, а я, в свою очередь, среди них была единственной замужней. Я быстро заметила, что к Джорджине в группе относились как к запятнанной – это из-за ее больничного прошлого. Каким-то чудом пятно это на меня не распространилось. Зато я таскалась на эти встречи достаточно долго, чтобы набраться подозрений относительно учреждения брака, а в частности – по отношению к собственному мужу. С ним я устраивала глупейшие ссоры из-за любой мелочи. По правде говоря, повод было найти сложновато: он сам мыл посуду, делал покупки и частенько убирал квартиру. Я же большую часть времени проводила за чтением книжек или же рисованием картинок акварелью.

К счастью, Джорджина отхватила себе мужа, и я успела отказаться от собраний еще до того, как мне пришло в голову, чтобы разобраться со своим мужем окончательно.

Мы ездили к ним в гости, в их хозяйство в Массачузетсе.

Муж Джорджины был низенький, бледненький и худенький, одним словом, не тот человек, после которого остаются незабываемые впечатления. Кроме мужа у Джорджины была еще и коза. Все трое жили в сарае, поставленном на небольшом клочке заросшего поля у подножия холма. В тот день, когда мы прибыли к ним с визитом, было чертовски холодно, хотя был уже май. Они оба были заняты застеклением окон. Фрамуги в сарае имели размеры два на два метра, так что работы хватало.

Мы смотрели на то, как они лепят замазку и примеряют оконные стекла. Коза стояла в своем загончике у входа и тоже приглядывалась. В конце концов, Джорджина объявила ланч. За несколько минут в кастрюле-скороварке она наварила кучу бататов. Это и был ланч. Сверху она покапала на картофелины кленовым сиропом. Коза получила на ланч бананы.

После ланча Джорджина спросила:

– Хотите увидать козью пляску?

Козу звали Милочкой. У нее была рыжая шерсть и длинные, волосатые уши.

Джорджина подняла руку с картофелиной.

– Ну, Милочка, пляши, – приказала она.

Милочка встала на задние ноги и начала подскакивать, пытаясь достать убегающую картофелину. Ее длинные уши болтались, а передними ножками она размахивала в воздухе. Копытца у нее были черные и остренькие, казалось, что ими она может хорошенько ранить. И правда, когда в какой-то момент она потеряла равновесие, что уже пару раз случалось, копытом она заехала по краю кухонного стола, оставив в дереве приличный след.