Офицерская баллада - Тимур Максютов

– Закончили – можно и немножко выпить. Или ты спешишь куда-то? – и пристально посмотрела блестящими глазами.

– Не к кому мне торопиться, – буркнул Марат. Снял дурацкую шапку, сунул в карман, сдвинул набок бороду. – Это тебя твой Карапет дожидается, небось.

– Ишь ты, и имя его помнишь! – засмеялась Рая. – Неужто ревнуешь? Каро сегодня ответственный по части – до утра не появится.

– Чего мне ревновать? С какого такого перепугу? – энергично возразил Марат.

Рая рассмеялась, положила горячую руку на колено Марата.

– Действительно, повода нет. – Выдержала паузу, добавила: – Пока нет.

В комнату ввалился потный и красный Димка Быкадоров с парой стаканов в одной руке и бутылкой во второй:

– А вот и посуда для дорогих гостей! Давайте быстренько выпьем, пока дедушка на Северный полюс не вернулся, а Снегурочка не растаяла. Гы-гы-гы!

* * *

Рая целоваться умела. Жадно, до головокружения. И долго. Поэтому они шли медленно, регулярно останавливаясь в укромных местечках, подальше от редких фонарей. Марат любовался ею – раскрасневшейся, с горящими глазами. Сказал:

– Ко мне пойдем? В квартире никого.

– Соблазняешь? А Каро не боишься? – игриво поинтересовалась Раиса.

– Конечно боюсь. Он такой большой, грустный, волосатый – как медведь-шатун. Поэтому и говорю: пошли ко мне, а не к тебе.

– Ладно, уговорил, краснобай.

Из окон и с балконов вдруг радостно закричали, рванули в небо разноцветные ракеты. Рая вздрогнула:

– Это что?

– Полночь. Пока мы с тобой целовались по углам – Новый год наступил, – ответил Марат.

– Ну, пошли тогда быстрей, а то так и весну пропустим! – хохотнула Рая.

Зашли в темный подъезд. Еле успели прижаться к стене, пропуская развеселую компанию, размахивающую горящими бенгальскими огнями.

Поднялись на этаж. Опять принялись целоваться, пока Марат нащупывал в кармане гремящую связку Тагиров, наконец, оторвался от Раи. Чертыхаясь, начал в полутьме подбирать ключ. Вздрогнул от неожиданности, выронил ключи, когда рядом раздался женский голос:

– Весело отмечаете, молодцы! Даже завидно.

От стены площадкой выше отделилась тень. Ольга Андреевна вошла в желтый поток света от уличного фонаря; улыбаясь, начала медленно спускаться по лестнице, отчетливо стуча каблучками по ступеням.

Остолбеневший Марат пробормотал:

– Здравствуйте, Ольга Андреевна.

– Виделись, причем не так и давно. Шесть часов назад, – ледяным голосом ответила Ольга, – а я-то, дура, мужа оставила на банкете. Прибежала поздравить. Но, вижу, вы в этом не нуждаетесь, лейтенант. Раечка вас и поздравит, и утешит. Не так ли, киса?

Рая хмыкнула, но промолчала.

– Вот, шампанское со стола стащила, идиотка! Вам, думаю, оно нужнее, чем мне. – Ольга звякнула бутылкой, поставила на пол. – Счастливо отпраздновать. Горлышко не застуди, Рая! Вино холодное.

И побежала вниз по лестнице, не оглядываясь.

– Напугала, стерва, – перевела дух Раиса, – пряталась еще. Что, постоянно тебя пасет, Марат?

Тагиров хмуро промолчал. Поднял с пола ключи, продолжил ковыряться в замке.

– И не стыдно: замужняя тетка, старая уже, а туда же – за мальчиками гоняется!

Марат, наконец, разобрался со связкой, открыл дверь. Зло сказал:

– Хватит, закрыли тему. Заходи.

Александр Полковников отломал в Афганистане два срока. В первый раз – командиром батальона и начальником штаба мотострелкового полка, с восьмидесятого по восемьдесят второй. Про него узнала вся сороковая армия, когда он после боевой операции заявился на аэродром, избил и едва не пристрелил руководителя полетов, задержавшего эвакуацию раненых – то ли по халатности, то ли по глупости.

Когда Полковников после академии Генерального штаба вернулся в ДРА на должность командира дивизии, опаздывать с вывозом его «трехсотых» и оказанием медицинской помощи в голову уже никому не приходило. Тыловики и замполиты боялись его до истерики. Командиры рот и полков – боготворили.

В конце восемьдесят восьмого генерал-майор Полковников получил повышение, став командующим советскими войсками в Монголии. Но тянул до последнего и уехал лишь, когда убедился, что к выводу из Афганистана в Союз его дивизии все готово и косяков не будет.

Собрал в Улан-Баторе командно-политический состав армии и объявил:

– Все, гаврики. Ваши бордюры, заборы и ленинские комнаты меня не интересуют. Есть только один критерий оценки успешности генерала или офицера – боеготовность вверенного ему соединения. Прощайтесь с женами. И сделайте фотографии, лучше побольше размером. Шесть на девять или девять на двенадцать.

Зал обмер. Самый храбрый командир дивизии поинтересовался дрожащим голосом:

– Это зачем, товарищ командующий? Неужто на памятник?

– Хорошая идея, – фыркнул Полковников. – Но пока что фотографии передайте своим детям. Потому что они скоро забудут, как вы выглядите. Ибо если адмирал Макаров говаривал, что дом флотского – в море, то для вас дом – это полигон. Будем учиться военному делу настоящим образом, как завещал великий Ленин. Помните, что каждую минуту, каждую секунду вы должны быть готовы к войне. В поле! Все – в поле, товарищи офицеры!

Подождал, пока командиры, растерянно переговариваясь, выйдут из зала совещаний. Достал из-под трибуны личный противогаз. И объявил химическую тревогу на территории штаба.

* * *

Третьего января восемьдесят девятого года, в два часа ночи, завертелось. Сигнал всем частям – «Объявлен сбор». Все по-честному, без репетиций. Посыльные бегут, в двери квартир колотят. Офицеры, матерясь, несутся с тревожными чемоданами. В парках – суматоха, машины через одну заводятся. Вертолетам – взлет; истребители синее небо инверсионными белыми хвостами на квадратики расчертили. У китайцев – паника пополам с истерикой: что там советские задумали? Тоже войска по тревоге поднимают, монгольскую территорию радиолокационными лучами щупают. Эфир, замирая, слушают. А там – мертвая тишина: строжайший режим радиомолчания.

И пошли колонны, ревя дизелями, в запасные районы. Земля дрожит, неба не видно от выхлопных газов – неимоверная мощь прет, почти сотня тысяч человек с оружием. А там командиры получили пакеты под сургучной печатью с планом учений.

Не все гладко, конечно. Где с выходом опоздали, где солдатика снарядным ящиком придавили. В Булгане мороз под сорок градусов – танковые дизели не заводятся. Зампотех полка все маты на подчиненных сложил, пудовым кулаком колошматя, куда попало: по броне, по воротам бокса, по шлемофонам, в которых – бестолковые головы механиков-водителей. Наколдовал в конце концов: завели первую машину, подогнали к соседней. Бегом трос подцепили. Дернули, с толкача завели вторую; потом вдвоем – третью и четвертую. Понеслась, родимая. Все девяносто пять танков.