Как мы бомбили Америку - Александр Снегирев

— Да ничего, болтает чушь какую-то! — тут у меня в животе громко заурчало.

— Ой, кажется мне… кажется я… — я понёсся обратно в нашу комнату. В животе творилось что-то невероятное. С бананами пора было завязывать.

Спешно распахнув дверь, я сразу же разрушил всю систему оповещения. Чертыхнувшись, проскочил в туалет. Успел…

Когда в тот день мы убирались в злополучной триста седьмой, зазвонил телефон. По обыкновению я поднял трубку. Обычно звонила Мишель, чтобы распорядиться, какую комнату следует убирать следующей. Я любил слушать её хрипловатый голос в трубке и говорить «да Мишель, всё будет сделано Мишель». Юкка на болтовню с Мишель не претендовал, телефонные романы были не в его вкусе. Итак, я поднял трубку.

— Ало, Саша, это ты? — раздался голос матери.

— Мама? Мама! — завопил я. Юкка выглянул из туалета.

— Ты почему работаешь по ночам?! — мать сразу перешла на строгий учительский тон.

— Мама, привет. Я не работаю по ночам, сейчас же день. А как ты сюда попала?

— Ты же мне написал телефон места, где вы работаете. Я позвонила и меня соединили. Не увиливай, сейчас ночь.

Соскучившись было по семье, я снова начал ценить тысячи километров нас разделяющие.

— Мама, у нас разница во времени восемь часов!

— А… я забыла. Ну, как дела? Чёрных много?

— Дела нормально, работаем. Чёрные встречаются.

— Не перетруждайся, пей свежие соки, от чёрных держись подальше и, главное, практикуй английский. У тебя ужасный английский.

— Хорошо мама.

— Представляешь, на днях я потеряла кольцо, которое отец мне подарил на свадьбу.

— Потеряла обручальное кольцо?!

— Не беспокойся, я его нашла, оно под плинтус закатилось. Там столько всего интересного, я серьгу нашла, не мою…

— Спасибо, мамочка!

— За что?

— За всё! Спасибо огромное, я так тебя люблю! Ну, пока.

— Вечно у тебя нет времени с матерью поговорить.

— Не сейчас, мамуля, — мне не терпелось. — Я тебе сам перезвоню.

Бросив трубку, я кинулся на пол. Как я сразу не догадался! В детстве я нашёл под плинтусом юбилейный рубль и с тех пор решил, что все сокровища мира скрыты в щели между полом и старым рассохшимся плинтусом. Когда после Нового Года выкидывали елку, иголки ещё долго лежали под плинтусами. Там, куда не забирается пылесос и веник, в июне можно было обнаружить несколько пожелтевших сухих иголочек, которые делали меня счастливым.

Я полз по периметру комнаты, щекой по паласу. Под мотельными плинтусами еловых иголочек не было, попался лишь обрывок упаковки от презервативов. Наконец в углу возле раковины что-то блеснуло. Я схватил с туалетного столика пилку для ногтей и ковырнул. Кулон.

После обнаружения кулона отношение к нам стало двояким. Видимо, многие считали, что мы испугались и решили таким образом вернуть краденное. Нам было плевать, лето, а значит и наше пребывание в Америке, клонилось к концу.

Полили дожди. От раскалённого асфальта поднимался пар, я растаскивал по номерам чистые полотенца, прикрывая их своим телом словно детёнышей.

Робин, Вам, наверное, плохо без церкви? — спросила меня однажды мулатка-официантка Робин.

— Прошу прощения?

— Церковь. Вы же не можете пойти в церковь, бедняжки. У вас совсем нет машины, — пояснила Робин.

— Конечно… э-э… без машины фигово… то есть без церкви. Особенно Юкка страдает, он очень религиозный… — мой взгляд остановился на движущейся к посудомоечной машине ленте, на которую официанты ставили грязную посуду. Робин приняла этот взгляд как подтверждение нашего морального опустошения и совсем расстрогалась. На самом деле там, возле груды грязной посуды, стоял Юк, подъедающий с чьей-то тарелки остатки бифштекса.

— Что ты там про меня пиздишь? — крикнул он.

— Я говорю, что ты страдаешь без исповеди.

— Чё за хуйня?

— Робин спрашивает про церковь!

Робин предложила свозить нас в церковь для черномазых, где она прихожанка.

— Мы там танцуем и поём, вам понравится! — приплясывала Робин, вспомнив воскресные службы.

— Мы твои, Робин!

— А потом куда-нибудь заедем, съедим по чиз-кейку, — причмокнула Робин и я представил, крошки чиз-кейка на её сочных, зовущих губах…

— О чём разговор? — вмешалась вошедшая на кухню Марианна.

— Мы с Робин в воскресенье едем в церковь! — похвастал я с наивностью ребёнка, рассказывающего гостям, что видел, как мама трогала папу за писю.

— В какую церковь? — уточнила Марианна голосом приветливым, но ледяным.

— В мою, — Робин и Марианна были, как две чайки: Робин первая схватила кусок, но подлетела Марианна, более сильная чайка, и Робин вынуждена была отдать ей добычу.

— Ребята, — обратилась Марианна к нам нежным, не терпящим возражений, голосом. — Вы православные и вам надо ехать в православную церковь.

— Бог для всех един… — завёл было я известную песню. Воображаемые крошки чиз-кейка на губах Робин ещё стояли перед глазами.

— В воскресенье мы поедем в нашу греческую православную церковь! — торжественно перебила Марианна мой толерантный вздор.

Мы виновато топтались и больше не возражали.

— Мы с радостью поедем в церковь, Марианна.

— Правильно ребята. Я знала, что вы уважаете Бога. Бога надо уважать. А ты, Робин, поменяй скатерть на седьмом столе, клиенты нашли пятно.

В воскресенье мы отправились в церковь. Марианна устроилась между мной и Юккой на заднем сиденье. Впереди скучала Мишель. За рулём была Лица.

— Перестройся в левый ряд! Не пропусти поворот! Забыла, какой мы сделали крюк из-за тебя в прошлый раз?! — Марианна без умолку дёргала дочь, но та сносила приставания с ангельским терпением.

Церковь находилась милях в пятидесяти, неподалёку от города Ньюпорт-Ньюс. Это было современное бетонное здание с белыми стенами и цветастыми иконами внутри. Православные греки, в отличие от русских, позволяли себе сидеть во время службы на скамейках. Вставать требовалось только в определённые моменты. Сославшись на головную боль, я не вставал вообще. Встал только в конце, когда раздавали булочки и сладкую жидкость, не похожую на церковное вино.

Марианна вела себя набожно, но в меру. Крестилась, но ниц не падала. Девочки же разделились, Мишель с трудом сдерживала презрение к происходящему, а Лица тихо молилась. Юкка, когда все крестились, делал рукой что-то неопределённое, поглядывая на меня. Я же ориентировался по остальным. Вокруг стояли одни пожилые греки. Все друг друга знали.