Как я год жила по Библии - Рейчел Хелд Эванс

Ну да, конечно. А «Плейбой» – журнал по кролиководству.

С другой стороны, некоторые современные читатели воспринимают эту книгу как эротику, плавно переходящую в порнографию, и всем ее метафорам придают фрейдистский смысл. Некоторые пасторы доходят до того, что видят в Песни Песней какую-то христианскую камасутру. Такой подход принял пастор Дрисколл – и уверяет, что именно ему обязан успехом своих ранних проповедей.

«Основную часть моих слушателей составляли студенты, – пишет он в своих воспоминаниях, – а о чем постоянно думают молодые неженатые люди, если не о сексе? Так что я взял быка за рога – начал произносить проповеди на Песнь Песней… Каждую неделю я превозносил добродетели брака именно так, как описаны они в этой книге: говорил и о прелюдии, и об оральном сексе, и о священном обнажении, и о сексе на свежем воздухе… Это очень нам помогло: ведь не часто встретишь пастора, спокойно произносящего с кафедры слова “член” или “оральный секс”! Не успеешь сказать “шест для стриптиза в спальне”, как твоя аудитория начинает стремительно расти»[64].

Поймите правильно: я ничего не имею против шестов в спальне, секса на свежем воздухе, «священного обнажения» и всего такого. Мне лишь кажется странным превращать стихи в инструкцию. Если вам захотелось заняться сексом на заднем дворе – неужто вы не сможете предложить это мужу или жене по-человечески, не призывая себе на помощь Бога и его заповеди?

Мне кажется, лучший совет по пониманию Песни Песней дает Эллен Дэвис, когда предлагает «учиться у поэтов», а не у психоаналитиков, не у богословов, не у пасторов, обеспечивающих себе приток паствы фривольными проповедями. Как любые хорошие стихи, Песнь Песней обращается к воображению. Смысл ее нужно уловить в метафорах, в ритме, в звучании стиха. Она говорит не уму, а сердцу. Она ничего не «означает» – она просто есть[65].

Но более всего заинтересовало меня в Песни Песней то, что в ней громче и дольше всего в Библии звучит женский голос. По большей части Ветхий Завет описывает женскую сексуальность как нечто такое, чего стоит страшиться и ограничивать; но в Песни Песней мы встречаем свободное и смелое выражение женских эротических желаний. Женская точка зрения так явно господствует в этой поэме, что некоторые ученые даже считают женщину ее автором.

И что же говорит нам этот ничем не стесненный голос древней женщины?

Если вкратце: она красива и знает, чего хочет. (Звучит как припев нового хита Бейонсе, верно?)

«Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня, – обращается она к дщерям Иерусалимским, которые в этой драматической поэме представляют своего рода хор. – Черна я, но красива!» (Песн 1:6).

«Я нарцисс Сарона, лилия долин! – продолжает она (2:1). – Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его» (7:10).

Дщери Иерусалимские говорят что-то о ее маленькой груди, но Суламифь отвечает им: «Я стена, и сосцы у меня как башни; потому я буду в глазах его, как достигшая полноты» (8:10).

Эта Суламифь не только смело говорит о своей нешаблонной красоте, но и активно и решительно действует. Многие любовные инициативы в поэме исходят от нее. Она заговаривает первой, восклицая: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!» (1:1). Ищет прекрасного пастуха в полях, говоря: «К чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?» (ст. 6). Когда пара разлучается, она выходит на улицы, ищет возлюбленного, и один раз ее даже останавливает городская стража. А когда находит, сама увлекает его к себе домой и говорит: «Ухватилась за него и не отпустила его» (3:4).

Она становится инициатором соития в винограднике, она откровенно предлагает возлюбленному испить ее вина и войти в «сад» ее, чтобы испробовать его драгоценных плодов. Ей принадлежит одна из прекраснейших строк этой поэмы, а быть может, и всей Библии: «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь» (8:6).

А возлюбленный счастлив ей повиноваться и осыпает ее комплиментами, которые, должно быть, сводили с ума девушек древнего Ближнего Востока, хоть для современного читателя очарование их несколько поблекло:

Глаза у нее голубиные (1:14).

Волосы – как стадо коз (4:1).

Зубы – как стадо овец, из которых у каждой пара ягнят, и нет бесплодной между ними (4:6).

Щеки – как половинки гранатового яблока (4:3).

Шея – как столп Давидов (4:4).

Нос – как башня Ливанская (7:5).

Два сосца – как два козленка (7:4).

Бедра – как ожерелья (7:2).

Живот – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино (7:3).

А чрево – ворох пшеницы, обставленный лилиями (7:3).

Вряд ли хоть одну современную девушку обрадует сравнение со снопом пшеницы; однако на культурном и поэтическом языке Древнего Востока все это означает, что мудрый совет «наслаждаться любовью в юности своей» молодой человек принял всерьез. Ему неважно, что скажут дщери Иерусалимские. Он знает: его возлюбленная прекраснее всех женщин на свете.

Так или иначе, Песнь Песней, прочитанная сейчас, поразила меня своей смелостью и свободой. И сейчас, замужней женщиной, я поняла ее куда лучше, чем во время оно – пристыженным подростком, боящимся собственных желаний.

Песнь Песней напоминает мне еще одно библейское стихотворение, из Книги Притч:

Верующим стоит остерегаться попыток вычислить, расписать по полочкам и навязать всем парам без разбора «библейский секс». Секс – как и красота, как и сам Бог – остается и всегда останется тайной. Апостол Павел уподоблял его тайне Христовой любви к Церкви, древний автор Книги Притч – непостижимому пути орла в небесах. Если нелегкая двухтысячелетняя история Церкви чему-нибудь научила христиан, это тому, что самое великое и прекрасное на свете превращается в сущее уродство, когда мы пытаемся систематизировать тайну. Даже авторы Писания знали: есть на свете вещи, понять которые нам не дано.

Главное свойство хорошей жены, согласно Ветхому Завету, – не быть чужеземкой. Снова и снова в истории Израиля звучат призывы к эндогамии: авторы Писания требуют от потомков Авраама избегать любого принятия чужеземных обычаев и богов. Из всех угроз национальной безопасности самой коварной и опасной выглядят прекрасные чужеземки: именно их винят – хотя бы отчасти – в том упадке Израиля, что начался после царя Соломона и закончился Вавилонским пленением.