Ограниченный контингент. Рожденные в СССР - Тимур Максютов

– Ашраф, погоди. Ты же знаешь, я к вам нормально отношусь. Вы же доедете до первой стрелки. Это же не самолет и даже не машина.

– А пофиг, старлей. Нам домой надо, война там. Будете останавливать – перемочим всех. Нам терять нечего.

– Давай так. Вы Сахно отпустите и всех гражданских, а я договорюсь, чтобы вас самолётом домой отправили.

– Хитрый ты, старлей. Тебя что, начальники послали? Знали, что тебя не грохнем? Только я тоже умный. У нас здесь аэродрома нет. Где самолёт возьмешь?

– Так в Чите вас на транспортник погрузят – и домой. Сахно отпустите.

– Это хорошо, что ты за друга переживаешь. Плохо только, что друг – говно.

– Подожди, Ашраф.

Яковлев сунулся к тепловозной двери. Мамедов что-то прокричал на своём. Белая вспышка ударила в глаза, опрокинула на спину.

* * *

Очень холодно. С неба идёт чёрный снег. Он похож на угольную пыль, но Максим точно знает, что это – снег.

Рядом на корточках сидит Олежка Сахно и тихо напевает:

Поворачивается и шепотом говорит:

– Бачишь, Максим, як тут на Кавказе холодно. А ты сюда за долларами хотел.

Яковлев пытается объяснить, что это Олежка хотел сюда денег срубить, но изо рта вместо слов вырывается серый, похожий на рой комаров, пар.

– И мандаринов тут нет, брешут. Дывись, глаза чоловичи растут.

Максим видит, как с нагнувшейся ветки свешиваются гроздьями человеческие глаза. И самые близкие – плавающие в кровяной каше глаза Погосяна из караулки…

* * *

Медик-майор кутается в замызганный белый халат, но это мало помогает. В палате холодно.

– Комиссовать тебя будем, старлей. В Бога веришь?

– Не знаю.

– Всё равно, выйдешь из госпиталя – свечку в церкви поставь. Пуля только кожу на макушке порвала. А контузия – ерунда. Ну, будет голова иногда побаливать.

– Чем там эта заварушка кончилась?

– Ты про азербайджанцев взбунтовавшихся? Так они, придурки, только до Оловянной доехали. А там их уже десантники из Могочи ждали. Повязали всех. Да только всё равно потом самолётом в Баку отправили. Бардак.

– А вы не слышали про капитана Сахно? Ну, про заложника? Жив хоть?

– Не знаю. Официально жертв не было. Давай, отдыхай.

Максим натягивает до заросшего подбородка синее одеяло и смотрит на потолок в жёлтых потёках.

* * *

На двадцатилетие выпуска из всей четвертой роты собралось человек тридцать. Максим Олега Сахно узнал сразу – несмотря на лысину и дурацкие, под Тараса Бульбу, усы.

– Ёшкин кот… Максим, живой!

– А чего это я должен мёртвый быть? Олежка, чего же ты на сайте училищном не засветился? Все же наши отметились. Я тебя сколько лет ищу.

– А, не умею я. Бисова штука этот ваш ытернет. Мне дочка всё раскопала про встречу эту. Как сам-то, Макс?

– Да в Питере. Кручусь помаленьку. Слушай, столько всего…

– Потом спокойно сядем в кабаке, потреплемся.

* * *

– Нас тогда десантура в Оловянной от дембелей отбила. Ну, я оклемался слегка, и в Читу, в ту команду поехал. В Ростове нас собрали, из разных округов, человек двести офицеров. Танкисты, пехота. Артиллерия. Удостоверения личности забрали, выдали какие-то справки. Про секретность всю плешь проели. Потом самолётом – в Ереван. Я-то думал, буду батальоном командовать или ротой на крайняк, а они сформировали офицерские экипажи. Дали какую-то «пятьдесят пятку»* (*Т-55 – устаревший советский танк) древнюю, снарядов – пятнадцать штук всего. А задний ход поздно давать было уже… Ну, поехали. Думали, прямо так в Баку и въедем. Хуй там. Нас эти генералы армянские, Наполеоны хреновы, прямо на мины и вывели. Всё как в учебнике, блядь. Азера переднюю машину из РПГ подбили, колонне ни туда, ни сюда… Начали хуярить по нам – слава Богу, в основном мимо. Хорошо, что мы их в Советской Армии только очки драить учили. Тошно мне стало, уж не до долларов. Всё, говорю, пацаны, полезли сдаваться. Ну, разоружили нас, по ебальнику надавали, потащили расстреливать. И знаешь, кто меня отмазал? В жисть не допрёшь!

– Ну, не томи.

– Друган твой, Мамедов. Он там у них чуть ли не полковником стал. Проорал чего-то там на своём, нас в каком-то сарае заперли. Жрать давали, врачей. Нормально, словом. Налей-ка водовки ещё. Как вспоминаю эту хрень, так колотит каждый раз.

Олег опрокинул рюмку. Выдохнул.

– Просидели в том сарае полтора месяца. Мы давили на то, что выполняли приказ. Союз-то тогда не распался ещё. А оказалось, что Министерство Обороны от нас просто отказалось. Мол, мы все в отпусках, в Ереван попёрлись на свой страх и риск. Представляешь, скоты! Потом сам Алиев, царство ему небесное, встрял и распорядился нас отпустить. А когда уезжали, я духу набрался и у сержанта своего бывшего, у Мамедова, спросил, почему он меня расстрелять не дал. Знаешь, что сказал?

– Ну?

– Он сказал, что я, конечно, мудак, и пули заслуживаю. Но за меня просил очень хороший человек, которого теперь нет в живых. И Мамедов эту просьбу должен выполнить. Он тебя имел в виду, Максим. Был уверен, что убил тебя тогда, в Безречной. Так что я тебе по гроб обязан. Серьёзно. Что я могу для тебя сделать?

– Возьми водки ещё, Олежка. И спой мне песню про Иванко. Она мне столько лет снится… И будем в расчёте.

Олег вытирает от пота розовую лысину, снимает засаленный галстук и откидывается на стуле. Голос у него чистый и сильный.

Максим медленно погружается в тёплые пьяные волны. Кабацкий гул стихает, к столу подсаживаются ребята. Вагиф Мирзоев в обнимку с Карапетом Манукяном, Эдик Головко из Бреста. Искандер Анваров, зажимающий тонкими пальцами перерезанное афганскими духами горло. Погосян аккуратно кладёт на тарелку окровавленные глаза, чтобы им было лучше видно…

На краешек стула присаживается Ашраф Мамедов. Ставит к стенке автомат, скалит белые зубы и тихонько подпевает.

Октябрь 2007 г

.

– А где ваша учетная карточка, товарищ капитан?

– Э-э-э… Не понял, какая карточка?

У рыжего майора, секретаря партийной организации 276-го мотострелкового полка, что в 32-м военном городке славного города Свердловска, вытянулось лицо.

– Ну как же так! Партийная учетная карточка, так сказать!