Ограниченный контингент. Рожденные в СССР - Тимур Максютов

– Максим, только без передачи. Округ набирает команду офицеров– танкистов. Отправят в Карабах, за армян воевать. Соображаешь? Платить обещают чуть ли не по тыще.

– Рублей?

– Хуей! Долларов американских! Ты их видел когда-нибудь?

– Армян?

– Ты чё-то тупишь сегодня всерьёз, не как обычно. Доллары! Доллары, блядь, видел когда-нибудь?

– Гы.

– А я вот не видел никогда. Короче, я тебя записываю. Только никому, слышь? А то желающих набежит.

– Нет.

– Чего «нет»?

– Не поеду. Вот прикинь: ты с этой стороны, а Вагифка Мирзоев – с той. Вы же корешились в училище. Неужели будешь в кореша стрелять?

– Ну… Это… Почему он должен обязательно мне попасться?

– Хорошо. Не он. Ибадов из сорок второй группы, например. Мы же все – советские офицеры. Братья, блядь. Да и не только офицеры. Одно дело – чурок чморить, как ты своих бойцов гоняешь. И совсем другое – убивать.

– Как хочешь. А я поеду. Здесь подохнем все. Ни квартиры, ни бабок, ни перспективы.

– Давай, Олежка. Мочи. Только когда русские танки вдруг на Украину попрут, не удивляйся. Потому что это – гражданская война, понимаешь? Начнется в Карабахе, а потом не остановишь.

– Можно подумать, от тебя что-нибудь зависит! Начнется, так не из-за нас!

– Если не можешь остановить подлость, так хотя бы в ней не участвуй!

– Да пошел ты! Святой нашелся!

Олег сплюнул, развернулся на каблуках и побежал догонять караул.

Максим постоял, глядя в спину приятелю. Да. Изменился ты, Олежка. Такие ли мы в училище были? Сигарету – по кругу, портвейн, купленный в складчину на курсантские копейки, – с горла… А теперь – доллары…

* * *

Максим вернулся после проверки парка в час ночи, промерзший до костей и голодный.

– Давай, старлей, там картошка осталась. Поешь и отбивайся до пяти утра.

– Тащ майор, а караул проверить?

– Там Сахно начкаром. Хули его проверять?

– А чего ротного начкаром запахали? Не положено, вроде.

– Так у него полроты – дембеля. Да ещё азербайджанцы из Карабаха. Кто ещё с ними справится? Слыхал, там сержант этот наглый, Мамедов, письмо от родных получил? Армяне их из села погнали, кого покалечили, кого вообще грохнули, сестру изнасиловали. Его родичи сейчас под Баку, в лагере беженцев. А армяне, я так понимаю, за эту резню в Баку мстят. Ужас, что со страной творится.

– Да слышал. Не понимаю, зачем вообще их в караул поставили. Оружие, всё-таки.

– А кого ещё ставить? Пехота и так через день…

Максим снял портупею, намотал на пистолетную кобуру и сунул под серую от грязи подушку. Не разуваясь, завалился на жесткий топчан, укрылся провонявшей табаком шинелью. Пригрелся и заснул.

* * *

Сахно, почему-то в генеральских погонах, протягивал ему автомат.

– Сташленант Яковлев! Родина приказывает вам расстрелять этих сомнительных товарищей!

У кирпичной стены со следами побелки стоял Вагиф Мирзоев. Кровь стекала по разбитому лицу. Китель с окантованными желтыми полосками курсантскими погонами распахнулся на поросшей густыми волосами груди. Рядом, прямо на грязном полу, сидел тихий армянчик из сорок четвертой группы – Карапет Манукян. Его огромные черные грустные глаза плакали кровяными капельками. Вагиф скривился, сплюнул бурым сгустком.

– Давай, братишка. Не стесняйся. Мы, чурки, большего не заслуживаем.

Максим положил автомат на землю, подошел к стене и встал между Вагифом и Каро. Сахно усмехнулся, поднял автомат и направил прямо в лицо Максиму.

– Тра-та-та!

Пули, лениво вращаясь, медленно летели в глаза.

* * *

– Тра-та-та!

– Что за фигня?!

Максим сбросил шинель и сел на топчане. Майор прижался лицом к стеклу и пытался что-то разглядеть в кромешной темноте.

– Тащ майор, что это?

– Вроде у караулки. Позвони туда.

Максим прижал к уху холодный эбонит, завизжал ручкой.

– Помощник дежурного по полку. С караульным соедини.

– Не отвечает, тащ сташленант.

Яковлев быстро застегнул шинель, накинул сбрую, натянул красную потертую повязку на рукав.

– Тащ майор, я сбегаю.

– Осторожнее там, Максим. Не дай Бог, нападение на караул.

Мороз сразу вцепился в лицо ледяными коготками. Максим побежал по визжащему снегу, на ходу растирая уши.

У караулки на земле сидел сержант из роты Сахно, заступивший помначкаром, и прижимал к лицу быстро чернеющий снег.

– Что тут у вас?

– Азера… Армяшку нашего, Погосяна, затащили в сушилку и начали хуячить. Ротный их засек и Мамедову по кумполу пистолетом врезал. А они ротного связали, все рожки с патронами собрали и на жэдэ рванули. Хотели ещё гранаты из оружейного шкафа забрать, и пулемет. А я ключи не отдал, в снег закинул. Думал, убьют.

– Капитан?! Капитан Сахно где?!

– Они его с собой взяли. Типа, заложником.

– А зачем на станцию поперлись?

– Не кричите вы так, тащ сташленант, башка трещит. Я так понял, что они хотят на дизель успеть, который в четыре утра. На Читу который.

Максим вломился в караулку. По углам маялись избитые бойцы, под ногами хрустело стекло.

Погосян лежал на топчане, уставившись в потолок плавающими в окровавленном мясе глазами.

Яковлев схватил телефонную трубку. Сбивчиво рассказал майору.

– Я на станцию. Тащ майор, фельдшера пришлите.

– Что, раненые есть?

– Хрен его знает. Может, и убитые есть.

– Я сейчас разведроту подниму. Подожди, с ними на дежурной машине поедешь. Блядь, голова кругом, что творится!

– Боюсь, не успею. Дизель через десять минут. Там же гражданских полно.

– Да подожди ты! Мне надо комполка поднять, и в дивизию доложить…

Максим грохнул трубкой. Чего кудахтать? Пока доложит – тут перемочат всех.

* * *

На станцию Макс успел. На перроне топтались растерянные гражданские, выброшенные из поезда. К Максу кинулась какая-то тётка в пуховом платке.

– Милок, чево творится-то? Солдатики всех из вагона погнали, говорят, поедут прямо на Кавказ. Это через Читу или как? Может, подвезёте?

Из двери тепловоза показалась замотанная тряпками голова Мамедова.

– А, старлей, ты? Чего пришёл? Уходи, застрелю.

Мамедов ухмыльнулся и положил руку на цевье. Максим сглотнул слюну, чувствуя, как холодеет желудок.