Маша и Медведь - Оле Адлер

Только что передразнил Мишка, собирая вещи, Врубай печку и грейся. Тебе мне еще детей рожать.

Маша уже села в машину, но последняя фраза заставила ее буквально выпасть обратно на улицу.

Детей? Серьезно, Симонов? Вот это заявка на победу!

А я не участвую в соревнованиях, если не планирую победить.

Значит у нас соревнования? И какие же?

У тебя забег на длинную дистанцию. А у меня, похоже, гонка с преследованием.

Маша тихо засмеялась, но тут же возмутилась.

Хочешь сказать, я пытаюсь от тебя удрать?

С переменным успехом, подтвердил Симонов.

Это не так, она обиженно надула губы, наблюдая, как он укладывает в багажник вещи.

Брось, Маш. Я же вижу, как тебя иногда перемыкает, и ты отстраняешься. Словно закрываешься от меня, но.

Но что? едко уточнила Маша.

Но я тебя целую, и ты вроде оттаиваешь, Миша забрался в машину, Надеюсь, за отпуск я смогу добраться до твоего недоверчивого сердечка.

Зачем оно тебе?

Это приз. Я люблю призы, он подмигнул и завел мотор, А этот, пожалуй, самый важный и желанный.

Маша никак не прокомментировала его реплику. Глаза защипало, и она поспешила отвернуться к окну. Смотрела на темный лес и окна домов у дороги. Вся сжалась в комок, снова почувствовав эту панику. Захотелось выпрыгнуть из машины на ходу и бежать куда-нибудь. Не важно, в какую сторону. Главное, подальше и побыстрее. От него.

Она очнулась, когда Миша заглушил мотор около ее дома.

Маш, он избавился от ремня, повернулся к ней, чтобы тоже отстегнуть, потянул за плечо, Посмотри на меня.

Встретил перепуганный взгляд, чертыхнулся, привлек к себе.

Чувствую себя зверюшкой, которую приручают, чтобы потом выбросить на улицу, призналась она честно и смело, хотя голос дрожал.

Я знаю, девочка, знаю, тихо заговорил Симонов, притягивая ее к себе, насколько это было возможно в салоне автомобиля, Я понимаю. Ты мне не веришь. Имеешь полное право на это.

Я пытаюсь, но иногда кажется, что легче просто оттолкнуть тебя.

Неее, засмеялся Мишка, Не легче. Я тяжелый. Тебе не по плечу такой вес. Толкать надо начинать двадцаточки, а лучше технику отточить на пустой палке.*

Дурак, пихнула его Маша в грудь, шмыгнув носом, подняла влажные глаза, спросила, Зачем я тебе, Миш?

Я люблю тебя, повторил он самую важную причину.

Тебе кажется. Наш город. Чувство вины. И мы словно подростки. Все пройдет.

Нет.

Почему ты так уверен?

Потому что я чувствовал это еще тогда. Тебя. Так остро. Ты была словно наказание. Я не мог устоять. И сейчас не могу. Не хочу. Я думал, ты моя аномалия. Ты все рушила одним своим появлением. Мое детское счастье с Верой. Потом изжившие себя отношения с Алисой. Я думал, ты разрушаешь, Маш. А вот теперь понимаю, что сам все разрушил. Самого себя обманул. Ты то, что мне нужно. Ты самая потрясающая девчонка, девушка, женщина. Я не знаю, почему. Не спрашивай. Просто уверен в этом. Столько лет прошло, а я уверен только сейчас. Дурак, знаю.

Дурак, не спорила Маша, но может так лучше? Скорее всего мы бы так же расстались после школы. И вряд ли я бы пожелала ностальгировать в туалете ДжедайКроссфит. Хотя.

Он пыталась заставить Мишу съехать с этого серьезно-торжественного тона, который был к лицу героям Шекспира. Не хотела Маша клятв и признаний. Ее и так мутило от всей этой милой ванили. Она с трудом уговаривала себя не убегать от Миши. От его честных, добрых глаз, от ласкового голоса, от горячих рук и поцелуев с тонной обещаний. Хотя последние ей нравились так сильно, что страх отступал. В этом Симонов был прав. Самосохранение у нее отказывало на фоне похоти.

Не знаю, проговорил Миша тихо.

Он снова почувствовал ее дезертирское настроение, притянул к себе.

Иди-ка сюда.

И снова руки, губы. Объятия, поцелуи. Горячее дыхание, тихие стоны.

Маше наконец стало тепло, а потом и горячо. Разрядка, что подарил ей Миша днем, не помогла. Она снова его хотела. До дрожи, до боли, до крика.

Ее ладони скользнули под его майку, поглаживая, растирая. Миша замычал что-то мученически-одобрительное, подавшись навстречу ее ласкам.

Девочка выдохнул он, С ума меня сводишь, Маш.

Я знаю, знаю, отвечала она с теми же интонациями.

Откуда.

Сама уже на грани, Маша поерзала, Похоже, мне придется взять назад все нелестные слова о твоей тачке. И снять мораторий с секса в машине. Погорячилась я.

Что? Миша ушам своим не поверил.

Заднее сиденье вроде и ничего.

Симонов рвано засмеялся, чуть отстраняясь.

Давай не будем делать глупостей. Ага? проговорил он аккуратно, стараясь не обидеть.

Отстань. Мы как раз в том возрасте, когда глупости делать приятно и уже не страшно.

В подтверждение своей смелости Маша расстегнула пуговицу у него на джинсах и просунула руку, минуя белье.

Воу-воу, Маш.

Он перехватил ее инициативу, сковав сильными пальцами запястье.

Не надо, покачал головой, вытаскивая ее руку из своих штанов, целуя шаловливые пальчики один за другим.

Ты же хочешь.

Разумеется, хочу, спорить было глупо.

Тогда почему? она надулась и пыталась вырвать руку, которую Симонов продолжал целовать.

Мы в твоем дворе.

И что? Уже темно.

Стоим под фонарем.

Давай отъедем.

Нет.

Да почему!? не выдержала Маша, взвизгнула от возмущения и выдрала наконец ладонь из его хватки.

Миша сдвинул брови.

Потому что ты не случайная девчонка, с которой мне может перепасть секс на заднем сиденье. Да, это будет быстро и весело. Особенно для меня. А тебе будет обидно. Нет, не мотай головой. В любом случае будет. Так всегда бывает, когда девушка не успевает. Сейчас ты точно не успеешь. Поэтому давай оставим до более комфортной обстановки, чтобы нам обоим было хорошо.

Маша хватала ртом воздух, не зная, что сказать. Он отчитал ее. Он заботился о ней. Он готов был все отложить, чтобы сделать, как следует, позже.

У меня завтра все работают до шести, выпалила Маша, чувствуя себя школьницей.

Симонов засмеялся.

Мы завтра на базу едем. Забыла?

Забыла, кивнула она.

Он снова притянул ее к себе, целуя и шепча в губы:

Так приятно заставлять тебя забывать.

Вот значит на базе я тебя и буду соблазнять, злобно посмеивалась Маша, Там твои отмазки не прокатят.