Неверная жена - Жаклин Санд

– Не уверена, что когда-нибудь позволю мужчине коснуться меня.

Он отвел взгляд.

– Что же, ты теперь думаешь уйти в монастырь и до конца жизни отмаливать грех?

– Я отмолю грех в Иерусалиме. Но я не могу так быстро забыть зло, которое мне причинили.

– Я понимаю тебя, – сказал Даниэль, глядя на танцующий в плошке язычок пламени, – и потому говорю, что буду защищать. Хотя бы некоторое время.

И тут Александра подумала – а что, если бы он прикоснулся к ней? Не как друг или слуга – как любовник? Она слышала о том, что люди временами сгорают от страсти, но не понимала, как это. Ее муж приходил исполнять супружеский долг, требовал, чтобы Александра лежала неподвижно, и уходил через несколько минут. Джабир… о Джабире и вовсе вспоминать не стоило.

Однако… здесь Восток. Здесь иные законы, иные люди. И если они говорят о любви и касаются друг друга, то, возможно… Откинувшись на подушки, спрятав лицо в тени, Александра смотрела на человека, похоже, единственного в мире, которому она позволила бы теперь коснуться ее.

Даниэль, сосредоточенно пробовавший ногтем лезвие кинжала, негромко произнес что-то по-арабски – Александре показалось, будто стихи. Она спросила.

– Это и есть стихи, – согласился Даниэль. – Им четыре сотни лет, и сочинил их Маджнун Кайс ибн аль-Муллавах, что происходил из народа бедуинов. Мой друг Фарис, когда учил франкский язык, рассказал их мне и попросил помочь перевести, чтобы блеснуть, если попадется вдруг возлюбленная из франков.

– И ты помог?

Даниэль кивнул.

– И можешь мне прочесть?

– Только часть. Я не помню все. Многие бедуины считают, что любовь неизменно приводит любящих к гибели, но и на том свете поэт будет следовать за своею возлюбленной: ведь любовь их вечна. – И, не дожидаясь повторной просьбы, заговорил:

Я все забуду – племя, род, заветный дым кочевья.

Любимую не отнимай. Не требуй отреченья.

Ты сам, всесильный, повелел любить, не зная меры.

Зачем от верного слуги ты требуешь измены?

Ты пожелаешь – я уйду от искушений милых,

Но от любимой даже здесь отречься я не в силах…[16]

Читал он не так, как делали это придворные поэты, – без надрывных интонаций, без декламации, как будто просто говорил, – и это понравилось Александре. Но Даниэль быстро умолк и поднялся; пламя в плошке испуганно качнулось.

– Уже ночь. Пора спать, завтра ждет долгий путь. Я лягу у шатра, чтобы ты могла позвать меня, если нужно.

– Ложись внутри, у выхода, – сказала Александра, не шевелясь. – Так тебе будет удобней.

Даниэль молча вышел, не согласившись с предложением, но и не отвергнув его; Александра, встав, задула огонь. Стало темно, и она свернулась клубочком на походной постели, думая о том, что сказала не так.

Даниэль возвратился через некоторое время и действительно лег у самого выхода; Александра, чьи глаза привыкли к темноте, видела, что лежит он спиной к ней. Сон исчез. Уже не было слышно громких голосов, только дозорные перекликались, и, казалось бы, самое время уснуть… Александра не двигалась, глядя в темную спину Даниэля и думая, может ли она согрешить еще больше. Она вспомнила, как он коснулся ее щеки – там, в Рабиуне. Как нес ее на руках весь остаток пути от замка Ахмар, держа крепко и нежно.

Она полагала, что знает мужские объятия. Что ее супруг – самый лучший на свете. Сейчас от того, что Александра полагала любовью к нему, не осталось и горстки пепла. Как жить дальше в этом мире, если не на что опереться? Если она не узнает, что бывает по-иному? Но, с другой стороны, так велика боязнь ошибиться, выяснить: на самом деле все так и есть, мир предает тебя каждое мгновение, с каждым твоим вздохом ты все глубже и глубже в этой трясине предательства. Жизнь уходит, и кто знает, когда она завершится. Что скажет Александра на небесах, представ перед Богом, и сколько грехов найдет архангел Михаил, поместив ее душу на свои весы?

Может, на один больше.

Стараясь не шуметь, Александра села, затем встала; под ногами была теплая земля, еще не успевшая остыть. Шаг, другой, третий, и вот Даниэль уже рядом. Александра опустилась на колени и положила руку на его голову, ощутив мягкость волос, и он повернулся к ней сразу, как будто этого ждал. Полог был приоткрыт, и второй рукой Александра задернула его.

– Что ты делаешь? – негромко спросил Даниэль.

– Я не хочу говорить, – прошептала она в ответ. – Пожалуйста.

– Ты сказала, что не позволишь тебя коснуться.

– Я касаюсь сама.

Даниэлю, похоже, не нужно было ничего больше; он стремительно сел, обхватил Александру руками, и она оказалась прижатой к нему, вдохнула его запах, уже такой знакомый, ощутила дыхание на своих губах. Ее пробила мгновенная дрожь, когда Даниэль провел рукою по ее спине – муж так не делал, а про Джабира она не помнила, ибо все, что он делал, было насилием. Этой дрожи Александра не знала до сих пор, и сладости поцелуев не знала, и той темноты, что разгорается внутри с каждым вдохом. Как будто к тебе приблизилось звездное небо, и ты дышишь его чернотой и мощью, и холодная ночь становится все жарче.

Александра не помнила, как Даниэль перенес ее на постель, не помнила, что и как он делал – она знала только: мир не состоит из предательства. Предательство – всего лишь грязь под ногами.

Мир состоит из любви.

Александра проснулась в одиночестве. Она не помнила, когда Даниэль покинул шатер. Было еще темно, однако в темноте витало предчувствие утра. Лагерь уже не спал, слышались голоса конников и топот копыт, а значит, вот-вот явится кто-нибудь и велит Александре собираться. На миг ей показалось, что прошедшая ночь всего лишь приснилась ей, однако это было не так. Улыбаясь, Александра быстро оделась: преимущество восточного платья в том, что в него можно облачиться без посторонней помощи. И хотя знатных дам все равно одевали обычно служанки, иногда преимущество восточных одеяний перед западными становилось весьма заметно. Как сейчас, в походе.

Александра завязывала тесемки плаща, когда полог откинулся и появился Даниэль.

– Доброе утро, госпожа, – сказал он громко, и Александра поняла: кто-то стоит рядом с шатром, прислушиваясь. – Я принес вам воду и финики, вы сможете поесть в пути.

– Благодарю тебя, – отвечала Александра довольно сухо, но, приблизившись к нему в полутьме, на мгновение сжала пальцы Даниэля своими. Он ответил таким же быстрым пожатием и еле заметно кивнул, после чего отступил в сторону, давая Александре выйти.

И верно, у шатра поджидал один из воинов аль-Навида, которому командир приказал глаз не спускать с пленников во время скачки. Александра, не удостоив сарацина взглядом, обошла его и тронула уздечку Айши. Оседланные кони поджидали путников. Поглаживая морду лошадки, Александра жалела, что ей нечем угостить ее. Ах нет, финики! Она взяла немного из мешочка, поданного Даниэлем, и дала съесть Айше, а потом угостила и Джанана.