След ангела - Олег Рой

Но, разумеется, это он проговорил только в своих мыслях, не вслух.

В половине третьего они разошлись из школы, а уже в пять двадцать верный Санек дежурил у ее подъезда. Лила привычно вручила ему футляр с виолончелью (обычно она называла ее своей балалайкой) и пошла рядом.

У нее была привычка идти не под руку, а держа пальчиками, словно прищипывая, рукав его пальто. И если она была в хорошем настроении, то проделывала такую шутку: сообразуясь с ритмом движения, внезапным толчком выбрасывала руку Санька вперед и тут же толкала его бедром. Каждый раз от неожиданности и от тревоги за хрупкую виолончель Санек отскакивал на несколько шагов и уморительно размахивал свободной рукой, чтобы восстановить равновесие.

— Ага, опять пропустил, — радовалась она.

А Сане словно углей насыпали в штанину — нога так и горела там, где прикоснулось к ней жесткое Лилино бедро.

Была у нее и другая забава. Она шла с ним шаг в шаг и начинала поглаживать его руку, плотно ее сжимая. Вроде бы всего лишь дружеский жест. Но уже через несколько шагов Санек краснел, дыхание его сбивалось… Лила следила за ним искоса. И заметив, что он уже сам не свой, отталкивала его и говорила:

— Иди один. Ты мне только мешаешь, — и дальше шла в двух-трех шагах от него. Пока ей это не надоедало.

А то вдруг, когда народу вокруг не было, пустится перед ним, пританцовывая, вприпрыжку, закружится, легко, как балерина, сделает реверанс — и снова прилипнет к его боку.

В общем, дурачилась, как могла.

Но на этот раз она вела себя смирно. Как обычно, Санек спросил:

— Уроки какие-нибудь сделала?

— Нет, мне пилежку надо было повторять, — то есть ее занятия на виолончели. — А ты?

— Да я только историю прочел. А открыл алгебру — в лом, не могу. Может, вечером посижу, задачки порешаю…

— Ты начинай с конца, а я с начала, — так они обычно делали домашнее задание на двоих. — Потом созвонимся.

Пошли молча. Санек раздумывал, как бы перебросить мостик из этого часа обратно на ту перемену, что они провели наедине перед актовым залом. Но Лила, казалось, обо всем забыла и помогать ему не собиралась.

На остановке долго ждали автобуса и выбились из своего поминутно расписанного графика. В вагоне заметили мать с дочкой, которые тоже ехали в музыкальную школу, с крохотной скрипочкой — «восьмушкой». И мама, и дочка так и пялили глаза на Лилиного спутника. «Такой юный, а какой высокий и мужественный», — прочитала Лила их взгляды. Глаза у них так и сверкали. Сошли вместе на остановке, глянули на часы. Мама и дочка рванули бегом. Санек припустил семимильными шагами рядом, Лила не успевала за ними. Сбила дыхание и начала тихо злиться.

Вот наконец и школа. К ней, как всегда, подкатывали в это время разноцветные машины, из которых выпархивали молодые дарования. Маленькая скрипачка с мамашей взбежали на крыльцо, Санек рванул было следом, но тут Лила наконец поймала его за рукав.

— Постой!

— Опаздываем! — взволнованно обронил Саня, будто это он, а не она должен быть сейчас на занятиях.

— Подожди.

Придвинулась близко-близко, поправила ему воротник свитера, выглядывавший из-под куртки. Они стояли неподвижно на ярко освещенном крыльце. Мимо пробегала малышня с музыкальными инструментами и без них, чинно проходили ребята постарше и педагоги. Санек замер, глядя в глаза Лилы. Что-то важное скажет она ему сейчас.

— Знаешь, Саша… — он машинально отметил, что она нечасто так его называла. — Я сегодня весь вечер думаю об одном. Вот о чем. Чего мне больше всего хочется на свете? И знаешь, чего? Чтобы мы с тобой были не мальчик и девочка, а совсем уже солидные взрослые люди. Чтоб нам было лет по тридцать. И мы, конечно, с тобой уже давно женаты. И я уже родила тебе двух девочек, Машу и Дашу. А ты их будешь все время поднимать, вертеть, кувыркать, на руках носить. И подруги мои будут говорить: «Слушай, почему ты ему позволяешь так с детьми обращаться?» А я им скажу: «Я в нем уверена, он очень ловкий и аккуратный. Я это поняла еще тогда, когда он таскал за мной мою балалайку в музыкальную школу». Вот так.

Свет галогеновых фонарей заливал все вокруг, словно дрожащей розоватой жидкостью, чем-то вроде киселя. И при этом резком трепещущем свете Санек разглядел в ее глазах слезы.

— Угу. Я тоже хочу, — проговорил он с трудом.

— Хочешь на мне жениться? — спросила Лила, и он заметил, что голос у нее изменился. Он нехотя кивнул, пряча глаза, и она все поняла.

— Смотри не расхоти, — с неожиданной злобой бросила Лилка. Выхватила у него из руки виолончель и рванулась в дверь.

Санек постоял-постоял, поправил воротник, как был раньше, и зашагал вниз по ступеням.

Что там Лилины слезы, он и сам готов был заплакать!

Никогда, ну никогда, ни в каких своих мечтаниях — ну, почти ни в каких — не видел он себя мужем, а Лилку своей женой, матерью их общих детей. И даже теперь, когда она сказала об этом — и может быть, даже всерьез, — все равно в глубине души он был уверен, что этому не бывать.

Почему не бывать? Объяснить толком Санек бы не смог. Лила ему нравилась очень-очень, стоило подумать о ней, как по всему телу разливалась сладкая дрожь. Он бы, наверное, жизнь за нее отдал. И она его вроде бы любит. За чем же тогда дело стало?

Он подумал о ее родителях. Родители у Лилы были замечательные. Отец держал сеть магазинов автозапчастей, но по образованию был инженер-конструктор. Мама — удивительная красавица, с гибкими, ухоженными руками, нет сомнения, что Лила вырастет на нее похожей. И бабка тоже очень симпатичная — такая приколистка, такая хлопотунья! Все они видели Санька уже не раз и всегда вежливо отвечали на его приветствия, когда он провожал Лилу домой. Санек никак не мог представить, чтобы эти милые люди могли сказать своей дочери и внучке: «Не встречайся с ним, у него отец — пэпээсник, а мать — простая продавщица». Нет, об этом даже и подумать невозможно.

Но Санек за немногие свои годы успел повидать в жизни многое и о многих вещах мог судить теперь совсем по-взрослому. И, вспоминая Лилины слова, Лилины слезы, Санек понимал, что ни говори, как ни плачь, а в жизни так не бывает. Жизнь — не сказка. В жизни принцы иногда женятся на Золушках, особенно модельной внешности, но принцессы никогда не выходят замуж за свинопасов.

Так не бывает.

Эти слова сами собою повторялись в его голове, и от них было горько-прегорько. А еще больно. Больнее, чем от Мишкиных побоев.

Вдруг ему припомнилось, как давным-давно, когда они были совсем детьми, почти то же самое, про женитьбу, сказала ему Каша-Простокваша. «А может быть, — сама собой всплыла откуда-то мысль, — все девчонки говорят это всем мальчишкам, с которыми встречаются?» А если так — то скольким ребятам сказала эти же слова Каша? И скольким еще когда-нибудь скажет их Лила?

* * *