След ангела - Олег Рой

Хорошо было стоять среди этих крепких парней, глотать горький дым и слушать, как какой-нибудь Губон или Михей заливает:

— Мля буду, своими глазами видел объявление: «Требуются мужчины и женщины разного возраста для работы на открытом воздухе. Достойная оплата». Мне-то в лом. А у нас сосед из семнадцатой квартиры пошел. Работка — не бей лежачего: обслуживание дурилок (так они называли игровые автоматы, только недавно исчезнувшие с улиц Москвы). Набирали нарочно разных людей, чтоб могли смотреться как простые прохожие. И зацени, что они делали? Выдавали каждому монетки — вроде простые пятирублевики, но внутри у них — типа магнитики. Когда такую монетку бросаешь в автомат, он без вопросов показывает тебе пять одинаковых цифр и высыпает в лоток приз — аж целый килограмм монет. Тут надо поохать, поахать — во, блин, счастье-то привалило! А монеты — в сумку. И будто домой пошел. Но на самом деле невдалеке стоит тачка, там свои люди сидят, монеты сдаешь, везут тебя на следующую точку. Главное — подходить тогда, когда вокруг лохи пасутся, чтоб у них на глазах выиграть. Вот так и получается, что и монеты сливают, и лохам завидки. Не кислая работка!

— А то! — дружно поддерживали его ребята. И каждый прикидывал в уме, как бы он обманул тех парней в машине и хоть горсть монет да прихватил. Или на себя пару раз сыграл магнитной монеткой. Да, жаль, что игорный бизнес прикрыли, жаль…

Иногда на крутых черных тачках — джипах, «бэхах», «мерсах», — подъезжали крутые парни, реальные пацаны с понятиями. Покровительственно посматривали — мол, тянись за нами, мелюзга. Иногда подхватывали двоих-троих, когда надо было сгоношиться на мелкую типа работенку.

Бывало, что наоборот — останавливалась рядом ментовская машина, высовывался в окошко мордатый опер по прозвищу Самопал, окидывал всех враждебным взглядом и выкрикивал:

— Федчук! А ну давай в машину!

Для того это был тяжелый миг. Он краснел, горбился, прятался было за спины товарищей, но голос звучал снова, еще требовательнее:

— Что мне, за тобой выходить, что ли? А ну двигай поршнями!

И Федчук шел, сопровождаемый взглядами всех ребят. Машина уезжала, возвращалась через полчаса.

Федчука высаживали. Самопал прощался с ним за руку нарочито дружелюбно. Федчук возвращался на тусу, но от него теперь шарахались, как от чумного.

— Что, давал правдивые показания? — спрашивал с презрением кто-нибудь из парней покрупней и покруче.

— Хрен им, а не показания, — зверским голосом, но почему-то очень неубедительно говорил тот. — Вы ведь знаете, парни, они нарочно так делают — выдергивают и катают, чтобы перед своими замазать…

— Ну да, пой, пташечка, пой! Нас почему-то не катают! — отвечали ему с недоверием.

Запоминали этот случай надолго.

Девчонки на тусе появлялись нечасто. Подходили всегда парами-троечками. Матерки в их присутствии сыпались еще гуще, да и сами они на язычок были куда как остры. Наташку Кашину Санек не встречал, хотя ее мордатая подружка Надюха иногда мелькала.

Шел урок химии, училка бубнила что-то про полимеры. Было скучно до ужаса. Лила аккуратно вырвала из тетради на пружинке пол-листочка и крупно написала посередине: «94».

Сложила вдвое, провела ногтем по сгибу. На сложенном листке старательно вывела буквы: «Сашке» и протянула Козе. Та скорчила удивленную гримаску: она видела странное содержание записки. Да к тому же Санек сидел как раз за спиной Лилы, обернись да и передай. Но если подруга так решила… Полина повернулась, передала записку Теме Белопольскому, а тот уже — Сане.

На затылке Лилы, как и обычно, волосы были подхвачены заколкой. И вдруг она почувствовала, будто кто-то горячо дохнул ей прямо в затылок. Это Санек развернул записку. И сразу же догадался, в чем смысл послания. Но прошло еще минут десять, пока он придумывал подходящий ответ. Лила, кажется, даже слышала, как он сопит от напряжения. Какого же усилия воли ей стоило не повернуться! Наконец записка прошуршала назад из рук в руки. Лила развернула ее, разгладила на столе на зависть Козе. Теперь там значилось:

«94/94».

Ну можно ли было придумать лучше!

Теперь только нужно потерпеть и дождаться звонка!

Одноклассники еще лишь запихивали в сумки тетради и учебники, а Лила и Санек, сопровождаемые подозрительными взглядами Полины и Артема, вышли из класса. Не подходя друг к другу, направились к лестнице наверх, на четвертый этаж, на пустую площадку, представляющую собой фойе перед актовым залом.

И надо же, в этом месте, обычно самом пустынном в школе, толкалась какая-то малышня, висел табачный дым — не иначе как мелюзга прогуливала окончившийся урок. Тоже мне, словно большие… У Лилы к горлу подступила досадливая горечь. Но Санек повел себя, как подобает настоящему мужчине. Ни слова не говоря, отвесил звонкий щелбан ближайшему курилке и приказал беспрекословно:

— А ну, ша! Валите отсюда, мальки!

Мальки исчезли мгновенно. Никто из мальчишек не посмел ни оглянуться, ни огрызнуться, понимали, что с большими ребятами шутки плохи.

И не успел Санек сказать и слова, как на плечи ему легли легкие руки Лилы. Она поднялась на цыпочки и прижала губы к его губам. А когда он ответил на ее поцелуй, просунула меж губами острый язычок, узкий и жаркий, как огонек зажигалки. Саню будто ошпарило кипятком. Он немного отклонился назад. А Лила повисла на нем, прижимаясь всем своим телом. И коленками обнимала его ногу. Вот так это было у них впервые, заметил Санек. Еще один шаг по неизведанной дороге, опасной и волшебной дороге в сладкое счастье…

А Лила оторвалась от его губ, вцепилась пальцами в короткие, топорщившиеся волосы у него на затылке и теперь поворачивала его голову туда и сюда, подставляя лицо его поцелуям.

Перемена длилась, наверное, всего секунд тридцать. А потом прозвенел звонок на следующий урок.

Лила тут же оторвалась от Санька. Сделала три шага прочь. Оглянулась. Санек стоял на месте, словно не в силах был пошевелиться. «Красный как рак, — подумала Лила. — Сазон красный как рак». Ну не смешно ли! Она быстро-быстро побежала вниз по ступенькам. И уже сидела за партой, когда в класс вошел Санек. Волосы у него были мокрые, видимо, он умывался. Но лицо все равно оставалось багровым.

— Смотри, Сазон красный как рак, — сказала она Полине. Та посмотрела на нее осуждающе, покачала головой. Спросила сухо:

— Зеркальце дать?

Лила поджала губы и, казалось, вся нырнула на дно своего рюкзачка.

А Санек, садясь на свое место, вдруг подумал, что за всю эту волшебную переменку они так и не сказали друг другу ни слова.

В голове гудело. Мысли ворочались с трудом. Какой сейчас урок? Геометрия? До нее ли? Все происходящее в классе казалось далеким и ненастоящим, будто на экране телевизора. Глаза не могли оторваться от затылка Лилы, от блестящей синей заколки с пружиной. Заколка эта всегда казалась Саньку тугой и неудобной, причиняющей Лиле боль, безжалостно стиснувшей пряди черных непослушных волос. «Интересно знать, — сказал в мозгу чей-то, будто чужой, голос, — когда это снова теперь повторится?» Санек подумал с минуту. А потом ответил этому голосу: «Когда она захочет…» И тут же поправил себя: «Вот как ей снова в голову взбредет, тогда и повторится. Это тебе не Анюта, тут все по-другому…»